Я обрезала джинсы на три пальца ниже колен маникюрными ножницами, по рваной бахроме побежал древний славянский узор из расписных цветов, выше чернилами дневника Тома Риддла растеклись слова, всякие.
Ротэм старательно вырисовывал черное сердце, левой рукой отпихивая нос лезущей под руку собаки - бездомная шавка, прицепилась, пока шли. Может она потерялась, и теперь не знает как вернуться домой. Но выглядела счастливой, и мы кидали палки, а она бежала за ними и приносила.
Лэйбель сидел на корточках, смеялся, а шавка врезалась в него с разбегу, клала передние лапы на плечи и он, теряя равновесие, падал.
И когда я подавала ему руку, чтобы помочь встать (сам не мог - слишком смеялся), резко тянул на себя.
Я купила две новых рамки для фотографий, купила ему три дня отдыха и времени. Знаю я, что не быстро делаются такие дела.
Если б можно было, научила б его слушать Танцы Минус, про всякие там "Путь, млечный но можно свернуть, что-нибудь там обогнуть, взять все и перевернуть. Жуть".
- Alice aren't you frightenung?
Бу! Глаза сверкают в темноте хайфских подворотен и матовом свете таких же фонарей.
Не могу точно говорить. Есть мнение, я вообще разучилась быть честной и понятной. Говорить прямо и нормально, все что происходит, это уже не то, это уже не требуется.
Так-что я хочу: губы как у Анджелины Джоли, ноги как у главной героини фильма "Друзья Яны", мозги Алона Ахи, обаяние Паэра, скулы Джони Деппа, взгляд Джонатана Рис Майерса, фразочки Виктора Рахманина, политическую обстановку Швейцарии, непосредственность Кофе, виртуозно материться как Мобиус, задницу Шири Меллер и видиотеку Ленки Кузнецовой.
В номер 437, пожалуйста.
И чайник.