В субботу был прелестный вечер: в полутьме слабо освещенной комнаты мы слушали попеременно Тома Уэйтса и Хью Лори, что предсказуемо сказалось на нашем настроении. Легкая меланхолия, светлая грусть пропитала все вокруг, расселась серыми клочьями темноты по углам и курилась там. Путалась, как сигаретный дым, в ангеловских волосах, извивалась в воздухе. На полу лежал большой, в два человеческих роста, лист бумаги, который мы на протяжении нескольких часов исписывали памятными цитатами, словами любимых песен, именами друг друга разными почерками, разными красками, разными цветами. Джигран. Осень. Ноябрь и пшеничные поля.
Вокруг огромного листа валяются пачка сигарет, переполненная пепельница, пара дисков. У стены высятся стопки книг, которым не хватило места на полках. Еще на полу валяется Ангел, лениво водит фломастером по бумаге. Останавливается, чтобы потереть усталые глаза или взъерошить пятерней волосы. Он - будто недостающий моему дому элемент меблировки, будто картина или книга, увидев которую, перестает быть понятно, как можно было обходиться столько времени без нее. Весь пропитаный осенью, облетевшими листьями, он гениален в разговоре, он очаровательно меланхоличен, он устал, он развязывает галстук, он стягивает через голову рубашку и бросает ее на пол. На белоснежной коже, рядом с ключицей, растекается большое пятно татуировки, исполненной в черно-коричневых тонах: роза ветров, словно предназначенная для того, чтобы засыпать, положив на нее голову.
Он засыпает, растянувшись на диване, укрытый все тем же темно-желтым, как будто каминным светом. Где-то в ногах мурчит кот. Я допиваю пиво, выкуриваю сигарету, отправляюсь на короткую прогулку до ближайшей пиццы, возвращаюсь. Ангел тут. Его не было три с половиной, а то и четыре года, но вот вдруг, как черт из табакерки - он тут.
Я растеряла все свое красноречие, уже давно, но мои губы все еще непроизвольно растягиваются в улыбке в такие моменты. Я растеряла все, чем раньше гордилась, но до сих пор люблю слушать сонное дыхание в темной комнате.