Господи прости меня, конечно, за этот пост, но до чего же тоскливо иногда бывает в этом прекрасном портовом городе в полуденную сиесту. Тоска, тоска.
Солнце в небе угадывается лишь интуитивно - настолько все затянуто желтой пылью. И песок на зубах, как всегда. Сегодня я впервые за последние три года отправилась искать Аниту...
Я ненавижу себя за то, что об этом пишу, и писать мне об этом очень грустно. Однажды, когда мы с Натой еще учились в начальной школе, я познакомилась с девочкой Анитой.
Я прекрасно помню первый раз, когда увидела ее. Мы ехали из школы домой в большом автобусе, где у сидений были высокие спинки. Я от нечего делать прислушивалась к разговору двух девчонок, сидевших где-то сзади. Одна - белобрысенькая, с улыбчивым личиком и жиденьким конским хвостом на затылке, она примелькалась мне на переменах, вторая, как мне помнилась, была брюнеткой. Они болтали о каких-то своих школьных делах. И вдруг та, другая, брюнетка, в связи с чем-то пропела:
- ...окончен бой, зачах огонь, и не осталось...
Если бы я сейчас сказала, что у меня сердце как бешенное зашлось, это примерно как если бы я сказала, что встретила на улице живого Мюгена и была слегка удивлена.
На следующий день я специально прошлась по коридору на том этаже где, как я думала, училась эта девочка. Что сказать: она была, кажется, в третьем классе. А я тогда - старше на три года. (Кажется так, если взять за ориентир то, что она была явно младше Наты, скорее всего на год.)
И я ее увидела. Она о чем-то говорила своей давешней белобрысой подружке заговорщицким шепотом.
А я успела как следует ее рассмотреть...
Чистое тонкое личико, как у любого ребенка. Волосы каштановые, на сгибах отливают медью: я помню их затейливый цвет как сейчас. У нее были темные глаза, коричневые, кажется, и голос, который я описать не смогу, но который будет звучать у меня в голове до самой смерти.
В этот же день в автобусе я села близко от нее - через проход. И нарочно повысила громкость у плеера, чтобы в тишине полупустого автобуса музыку было слышно вокруг. Играла Агата Кристи, конечно...
Она снова сидела с маленькой блондинкой. Только на этот раз я знала, что это не надолго... Когда то, как подозрительно-заинтересованно она косилась на мой плеер стало уж совсем неприличным, я сняла наушники, и, замирая, сказала:
- Я слышала, как вчера ты пела эту песню.
Все. Так это началось.
В тот день остаток поездки она провела рядом со мной - слушала Агату, упоенно прикрыв глазки и подпевая - а голос у нее был. Ее подружка - а звали ее Алисой - перебралась на сидение перед нами и всю дорогу провисела на спинке, принимая участие в разговоре. Но она меня совсем не интересовала, и я разговаривала почти исключительно с Анитой... Или она разговаривала со мной. Расспрашивала, откуда я услышала об Агате, и в каком я классе, и какая преподавательница мне нравится больше всего, и, и...
Я трепалась с этой маленькой девочкой минут сорок, а потом нам обоим нужно было выходить. Оказалось, живем рядом (а жила я тогда в Неве Иосифе). Еще оказалось, что Алиса - ее двоюродная сестра.
Как я ждала новых встреч с ней - кому сказать, не поверят. Потому что когда мне было 12, такой блеск в глазах со мной не вязался, не состыковывался: а тут... Я встречала Аниту во дворе и трепала по волосам: я улыбалась ей, случись увидеть друг дружку в коридоре: в автобусе я старалась сесть как можно ближе к ней. Впрочем, вскоре она приучилась просиживать поездки в моем обществе, оставив маленькую Алису на попечение другим подружкам.
Каждый день я узнавала о ней что-нибудь новое. Так получило объяснение неземное явление - ребенок девяти лет жить не может без братьев Самойловых - оказывается, ее отец музыкант, и приучил к музыке дочку.
Родители Аниты развелись, у нее, кажется, старший брат, она очень любит город-порт. Еще она очень любит печенье, а шоколад - меньше. И еще, еще...
Ее лепет в эти дни, недели, месяцы тонул в моем, не менее детском и несобранным. Иногда Анита говорила куда более рациональные вещи, чем кто-либо когда-либо мог бы от нее ожидать, а иногда даже поправляла меня в связи с чем-нибудь - и я соглашалась с ней, всегда соглашалась, потому что это маленькое чудо всегда было правой.
Мы перезванивались на каникулах. Она взяла мой телефон, и когда звонила, говорила так собранно и серьезно, что видно было - дело для нее ответственное и важное. Я отшучивалась от ее серьезности. Хотя шутила я с Анитой мало...
Помню, однажды, меня не было в школе больше недели - болела ли, еще ли что, дай бог памяти. И когда я вернулась и вошла утром в школьные ворота, Анита кинулась ко мне и крепко-крепко обняла. Я была... поражена, по меньшей мере, потому что не ожидала от нее таких телячьих нежностей, не видела, не ожидала и не думала что...
С тех пор в автобусе она нередко сидела у меня на коленях.
А потом я окончила начальную школу и перешла в Ирони Гимель.
Несколько раз приходила в гости, проведать старых одноклассников, всегда видела ее, всегда обнимала ее, прижимала к себе и, присев на корточки, заглядывала в глаза. А она искрилась, так сильно радовалась тому, что я пришла, и вываливала на меня ворох новостей, и следа не оставалось от ее серьезности и собранности...
Потом я перестала приходить вовсе, а она уже давно не звонила - может, оттого что я стала холоднее с нею говорить, может, потеряла номер. Прошел год, и я уже почти отвязалась от воспоминаний о ней. Потому что была новая школа, новые друзья, и гай, и футбольные лиги... Но в один из вечеров... по весне это было, как пить дать... Я снова ехала мимо той старой школы в автобусе с высокими сиденьями и снова слушала "Черную луну" - и вдруг, вот честное слово, в глазах защипало. Моргаю, моргаю, а слезы все больше наворачиваются на глаза, а я распахнула их широко, потому что не понимаю, в чем же дело?
Хотя понимала я прекрасно... Я так дико, до боли, скучаю по моей Аните. Маленькой очень серьезной девочке со странными волосами, голосом и мыслишками, которая любит говорить, что окончен бой, зачах огонь, и не осталось ничего, а мы живем, а нам с тобою повезло назло.
С тех пор я редко думаю о ней, потому что это всегда причиняет мне боль. Мне всегда хочется плакать, когда я понимаю, что мне ее не найти. Потому что я не знаю о ней ничего кроме имени и того, что она когда-то училась в той чертовой старой школе, в которой сжигают списки учеников, которую я сама сожгла бы с большим удовольствием.
И вот в такие тоскливые дни я влезаю в старые джинсы и надеваю белую майку...
Я достаю плеер и включаю "Черную луну".
Я выхожу наружу и бесконечно, час за часом, кружу по улицам города: я встречаю сотню знакомых, но они сейчас очень не важны: я встречаю горячий ветер, но даже он не имеет значения, потому что я ищу Аниту. Я ищу Аниту. Я иду в центральный парк и не нахожу Аниту: я иду к супермаркету, но Анита не там: я спускаюсь по улице Яд Ле Баним, но у прохожих нет ее волос, ее темных глаз и ее голоса: я хожу кругами по пустому Неве Иосефу, но там тоже нет Аниты: и иду, иду, но Аниты нет. Может, правильно говорят, однажды придет день, в который начав идти я уже не остановлюсь: буду вечно искать Аниту, и никогда не найду.