Приснился кошмар.
Будто оказались мы с Рош Несс в детском дому. Вошли в ворота, поднялись по скрипучим ступенькам к облезлой двери. Вошли, а за ней - просторный зал, пол устлан ворсистым ковром.
Рош Несс попрощалась со мной, сказала что позже встретимся, и тут же отправилась играть с детьми-сиротами. Они все были чрезвычайно милыми и ласковыми, льнули ко мне и к ней, терлись щечками о наши ладони. Ребята в годах от пяти до девяти, по-разному одетые, да и вообще разные совершенно. Кто красивый, кто уродливый, кто тихий, кто игривый и шумный.
Я отошла в дальний конец зала, где между огромными, в потолок, книжными шкафами примостилось окно с широким подонконником. На окне сидел человек с растрепанными черными волосами. По началу я не обращала на него внимания - глядела на Несс, которая, усевшись на ковре по-турецки, играла с детьми. Она улыбалась им, каждого гладила по щеке, целовала в лоб. Одному белокожему мальчику все подавала и подавала выпадающую из неловких детских рук игрушку.
Я стояла, смотрела на нее и улыбалась, когда вдруг в открытую форточку большого окна влетел шершень.
Это точно был шершень, а не оса-переросток или какое-то другое насекомое. Это был чертов шершень, и следующее, что я помню - он запутался у меня в волосах.
Вздрагиваю, вспоминая это ощущение. Шершень заполз в кубло волос на затылке, над шеей, и натужно оттуда гудел. Он был так близко к уху, что я слышала его возню в моих волосах очень отчетливо, совсем рядом.
Я плакала. Стояла столбом, боясь пошевелиться, боясь, что неловким движением испугаю или рассержу насекомое, и оно примется жалить меня, снова и снова, а когда я в отчаянии попытаюсь убрать его из волос руками, шершень станет жалить мои пальцы.
Я стояла и беззвучно плакала, а он все ворочался и утробно гудел в моей голове. Мне казалось, что он кромсает мои волосы своими маленькими жвалами, рвет их, барахтается в них, пытаясь освободиться. По шее текло что-то теплое: я понимала, что это был пот, но эти мысли почему-то упорно лезли прочь из головы, и мне казалось – это шершень, он выделяет какую-то жидкость, какую-то мерзкую слюну, которая стекает по моему затылку за шиворот, под одежду. И я заплакала еще сильнее. Гудение возле уха становилось все громче, как будто он подбирался ко мне, и все отчетливее чувствовалось, как шевелятся волосы.
Я стояла и вспоминала Тома. Вспоминала, как мы жили на чердаке, где в углу стоял старый чемодан, внутри которого шершни устроили гнездо. Томас всегда объяснял мне, что их не стоит бояться. Даже когда ты лежишь ночью без сна и слушаешь, как они копошатся в своем углу, или как летают под потолком и грузно шлепаются на доску подоконника: их не надо бояться, потому что они не причинят тебе вреда, пока ты не причинишь вреда им. Что шершни – почти друзья, потому что поедают бабочек-капустниц. Он прививал мне чуть ли не любовь к ним. И я почти их полюбила. Эти чертовы шершни не перестали меня пугать, но у нас с ними было что-то вроде негласного договора, я не трогала их, они не трогали меня...
Однажды утром в то лето я проснулась оттого, что кто-то громко вскрикнул внизу. Очень громко.
Я спустила ноги с кровати, нащупала тапочки и поспешила к лестнице. Миновала чемодан – он был тих. Неловко вскидывая ноги, спустилась по лестнице – чердачная лестница в Старом доме ужасно неудобная – и увидела своего брата. Он сидел на табуретке и сжимал распухшую ступню ладонями. Пальцы на его ноге стали фиолетовыми, а он все сжимал их обеими руками, и по его лицу текли слезы.
Он посмотрел на меня и сказал:
- Я наступил на одного из них. Я сам виноват.
Меня пробила дрожь.
С тех пор закончился мой альянс с шершнями, осами, плечами и прочей таежной радостью. И я понимала, что шершень, запутавшийся в волосах, меня не пощадит. Не стоит надеяться на то, что, выпутавшись сам, он просто улетит, уползет, скроется и никогда не вернется.
Он меня достанет. Потому что Тома больше нет. И мы с шершнями больше не друзья.
От страха и отчаянья я начинала дрожать, и это было плохо. А дети все играли вокруг. И Рош Несс улыбалась, светилась собственным светом там, в другом конце комнаты.
Тогда я, сжав зубы, медленно пошла к окну, где сидел человек.
Человек с растрепанными волосами оказался Димой. Мне было и есть лень задумываться, почему именно он, какого вообще хрена. Я встала перед ним, вытянув руки по швам, и, стараясь говорить негромко и не слишком двигать мускулами лица, попросила:
- Дима, Дима, пожалуйста, помоги мне, о господи, помоги мне, Дима.
Как только я открыла рот, в него стали втекать струящиеся по щекам слезы, и я с ужасом почувствовала, как по коже головы заскребли маленькие лапки.
- Что случилось, чем я могу помочь? – спросил он, вставая с подоконника, оборачиваясь ко мне и теперь уже полностью превращаясь в знакомого и обычного Гэмера.
Я указала на свою голову и снова сказала:
- Спаси меня, пожалуйста, помоги мне, только помоги.
Следующий кадр: уже не плача, я сижу на ковре у окна, поджав под себя ноги. Дима сидит на подоконнике позади меня, расставив ноги. Огромными заржавелыми ножницами он вырезает малюсенькие клочочки моих волос, высвобождая барахтающегося шершня.
И он выстриг его. После почти часа работы, мерного клацанья ножниц, я услышала, как что-то упало на ковер. Звук был таким, будто упала винная пробка, или большая пуговица от пальто. Я закричала, сорвалась с места и принялась бегать по комнате.
После руки у меня дрожали так, что стоящий напротив Гэмер на мог удержать их, как ни сжимал.
После мы ушли из детского дома.
Приключение закончилось.