Лай... лай-лай-лай ла-ла ла-лай

[Oborzelona]

Название: "Лай первой собаки"
Автор: Грей
Бета: Стефа
Фандом: ориджинал
Жанр: драма, романс
Рейтинг: R/NC-17
Саммари: двое братьев проводят лето в таежной глуши. Старший - желая разведать судьбу завещанного ему дедовского наследства, младший - стремясь затащить старшего в постель.
Предупреждения: горизонтальный инцест, секс с несовершеннолетними. К тому же, инсектофобам стоит поостеречься.

* * *

Деревня с забывшимся названием растеклась широкими улицами и мощеными камнем площадями по лесной опушке, однако в лес соваться не пробовала. Зачем деревенским жить в чаще? И неудобно, и не правильно это – людским поселениям слишком глубоко в тайгу уходить. Оттого стояла деревня на ровной, открытой земле, сосновым бором лишь с одной стороны подпертая. Во все до единого летние дни была залита ласковым солнышком, зимой – надежно укутана мягкими сугробами, словно хрусталь искрящимися под луной.
От деревни в разные стороны уходили три дороги. Первая была мощеной, ровной и вела к большой трассе, что лежала от селения в нескольких десятках километров. Дальше, за трассой, начинались заасфальтированные улицы, двухэтажные магазины, а то и вовсе высотные дома. Первая дорога была связью с остальным миром.
Вторая дорога, проложенная колесами вездеходных джипов, колченогих повозок и утоптанная копытами послушных деревенских лошадей, петляла к полноводной реке Уссури, что бежала сквозь темную тайгу испокон веков и впоследствии впадала в само Японское море. По берегам богатой рыбой речки сгибались под тяжестью ягод кусты дикой смородины. Лес в тех местах был светлым, богатым и щедрым, а земля – на удивление плодородной.
Третья же дорога не была достойна такого громкого названия, и оттого звалась просто тропкой. Поросшая редкой травой, то ныряющая под куст цветущей черемухи, то по шаткому мостику перепрыгивающая ручей, она вела прочь от деревни все дальше и дальше в лес, и, в конце концов, выходила к едва ли дюжине хат и землянок.
Эта выселка звалась Вынью.

Поселковые часто ходили в Вынь ради торга, носили почту, а чаще – просто в гости. Потому что хоть и не в деревне живут, а все равно добрые соседи, и не след связь с ними забрасывать.
Хотя та связь пропасть и не грозила. В хороших и близких отношениях была Вынь с деревней, на самом деле хороших... Только перестроить дома поближе к остальным никто особо и не рвался.
Первой переселенкой из деревни на дальнюю окраину была старуха Видия, хотя когда нанятые ею работники отстраивали на краю обширной лесной поляны ее новый дом, она, конечно, старухой еще не была. Скоропостижно лишившись любимого мужа и рано избавившись от повзрослевших и заведших собственные семьи дочерей, Видия почти всегда жила одна. Почти, ибо каждое лето обязательно наведывался погостить кто-нибудь из родственников, и иные без зазрения совести гостили по целых полгода.
Старухе это не мешало. Ей даже приятно было, что родня не забывает и заглядывает. А что гостят помногу – и от того благо. Дочки много новостей привозят, по хозяйству помогут и с огородом управиться подсобят. Если внучки заглянут – смогут собирать для Видии полезные травки, которые для разных снадобий важны. Всем известно, что наука от знахарки к внучке переходит, вот Видия обеих девчонок, когда в гости наведывались, и учила потихоньку. Ну их, пускай поживут. Главное, чтоб от какого красавца в деревне не понесли.
Этой весной к старой знахарке приехала Рози, молодая женщина, насчет которой Видия уже и не помнила, кем именно та ей приходится. Часто захаживай Анджей, соседский голодранец. Именно он в одно прекрасное утро принес старухе письмо от младшего внука, Томаша. Паренек, которому сейчас – Видия поднапрягла память – сравнялось, кажется, семнадцать лет, спрашивал разрешения приехать вторым летним месяцем в гости, потому что прослышал, что в Вынь собирается его старший брат, и дико хотел бы с ним повидаться. И с бабушкой тоже, конечно, повидаться хочется очень, писал в продолжении паренек. И что все объяснит по приезду – если тот, конечно, станет делом дозволенным.

Посмеялась Видия над ребячливым письмом, раскурила трубку, да и задумалась. Уж зачем едет в Вынь старший братец Томаша, Идан, было ей доподлинной известно, чай не все еще мозги растеряла. Парень очень уж был охоч до ее чердака, где в старом сундуке несколько лет дожидался его внушительный рукописный фолиант, дневник покойного Ромича, старухиного мужа. Почему Ромич завещал мальчишке эту писанину, понятия у нее не было, однако Идан дневника алкал, словно кот валерьянки. Только служба у него была такая, что не сразу можно сыскать свободного времени для визита в такую глушь, оттого только сейчас и собрался.
Чего младшенькому дома на каникулах не сидится, уже другой вопрос. Брата, конечно, давно не видел, да только много ли бывает в наше время таких братьев? Неужто действительно прикипел к старшему, скучает сильно? Хотелось бабке поверить, да не верилось. Чай братья, не парень с девкой...
А хотя... Видия еще немножко попыхтела трубкой и взялась за ответное письмо Томашу. Две пары крепких, молодых рук – неужто в хозяйстве не подмога? Дрова вторую зиму отлежали не колоты.

* * *

Отгорело зарево, и в чистом таежном воздухе поплыл пряный липовый аромат. Сумерки сгладили резкие углы брусчатых хаток, заставили каждое окошко вспыхнуть желтым огоньком, превращая наступающую ночь в уютную и совсем не страшную.
Я ждал еще с обеда, состоявшего из двух горстей кисловатой жимолости.
Ожидание сводило с ума похлеще ожидаемого.
- Да не майся ты, - не выдержала Видия, когда я в третий раз поставил чайник на огонь. Первые два не увенчались успехом: вода согревалась, вскипала, свисток истошно вопил, кухня наполнялась паром, а я так и продолжал пялиться в раннюю деревенскую темноту, высунувшись в окошко.
Еще немного, и Видии с Рози надоест составлять мне компанию. Обе давно клевали носами, и ленивый вечерний разговор, по традиции содержащий старые, много раз пережеванные, но пока не надоевшие сплетни, все чаще прерывался зевками и полусонным молчанием.
- Может, Анджей ошибся, - поддержала старуху Рози. Сестра нашего отца, она выглядела слишком моложаво, чтобы зваться тетей. – Он, наверное, сегодня уже не приедет.
- Ты хотела сказать – может, Анджей наврал, он же у нас до этого дела большой любитель!
- Любитель, не любитель – какая разница? Я иду спать. Мама, пойдемте, уже поздно. И ты ложись. Во сне время бежит быстро – проснешься, а он уже тут.
- Не стану! – заупрямился я, снова влезая на табуретку и высовывая голову в окно.
- Проспишь завтрак – отправишься в деревню, мы тебя кормить не будем.
- Не будем, - затрясла седой головой Видия.
Женщины скрылись за тяжелой дверью, ведущей из сеней в дом. Толстые стены, по доброй традиции оббитые коврами и утепленные ватой, скрыли от меня приглушенные бормотания молящейся перед сном старухи, за что я был им от души благодарен.

В сенях, где я просиживал на табуретке между старенькой газовой плитой и обеденным столом, покрытым липкой клеенкой, стоял еще и диван. Я подумал, что ничего не случится, если я ненадолго прилягу: Идан наверняка приедет с минуты на минуту, ну, а если и задержится на лишних полчаса, меня все равно разбудит рев его мотоцикла. Тогда я, конечно, мгновенно встану и кинусь во двор его встречать... Он, наверное, еще не успеет слезть с мотоцикла, как я уже прибегу.
Все это я додумывал, уже лежа на топчане в обнимку с диванной подушкой. От усталости ломило челюсть, и заснуть мне не помешал даже яркий, не заглушенный каким-либо абажуром, свет подпотолочной лампочки.

Издалека, будто из-за густых лесов и непролазных болот, с другой стороны опасной тайги, донесся лай первой собаки.
Дворовый пес брехал со смыслом, будто действительно желал разбудить хозяев, а не просто маялся со скуки. За ним взвыла вторая псина, третья... Собачий лай нарастал, в него вливались все новые и новые голоса, и с каждым разом казалось, будто шавки воют немного ближе. Вот упряжка злобных гавкающих псов перелетает верхушки черных сосен, вот играючи скачет через торфяные болота... Ближе и ближе... Их голоса крепчают, и осталось совсем чуть-чуть до той минуты, когда в ночной темени я смогу разглядеть их горящие бешеным огнем глазищи.
Вдруг собачий полет прервал какой-то посторонний звук, звук из реального мира. Я тут же продрал глаза, и, признаться, спросонья не хило испугался, когда увидел, как со скрипом приоткрылась дверь сеней, и внутрь шагнул кто-то высокий, черный, окутанный целым шлейфом ночных таежных запахов.
Подтянувшись на руках, я принял полусидящее положение. Так вот, значит, в чем дело – собачий лай вовсе мне не приснился, шавки на самом деле подняли переполох, увидав шагающего по улице незнакомца. Сердце застучало, словно птичье, и я рванулся было с топчана, однако Идан – а когда незнакомец вышел на свет, он действительно им оказался – в два счета пересек сени, и сгреб меня в охапку до того, как я успех хотя бы откинуть одеяло.
От него так резко пахло ночью, что я, крепко вжавшись лицом в обтянутое полосатым свитером плечо, даже подумал, а не сниться ли мне это. Но Идан сном совершенно точно не был, и впору было заплакать от счастья.
- Братишка, братишка! – зашептал он, когда я ослабил мертвую хватку на его шее и позволил слегка отстраниться. – Братишка...
И он улыбался.
Я не видел брата почти год и, кажется, только сейчас начинал понимать, какой этот год обернулся пыткой. Хотелось влезть к нему на колени, прижаться к поросшей трехдневной щетиной щеке и сидеть так как можно дольше. Однако Идан, видно, до чертиков устал – даже не стал рассказывать, почему шел от деревни к Выни пешком. И, пока я осторожно, будто кот, ходил в дом, беззвучно ступая только по нескрипучим ступенькам, – он уснул.

* * *

Случись мне верить в Бога, я бы ежедневно благодарил его за врожденное чутье, что-то вроде шестого чувства, которое на протяжении целых семнадцати лет исправно позволяет мне проснуться только тогда, когда это безопасно. К тому времени как я поднялся, с грехом пополам натянул вылинявшие джинсы, которые взял с собой лишь потому, что их век подходил к концу, и вышел во двор, Рози со старухой уже закончили допрашивать Идана. Теперь женщины, моя посуду после пропущенного мною завтрака, со вкусом смаковали подробности: правильно ли парень живет, верно ли сделал, подписав контракт с нуждающимся в новичках грузовым судном, должен ли стричься и когда женится.
Сам Идан дымил Camel-ом на крыльце с таким видом, будто он просто элемент меблировки, которого в этом бренном мире ничто не касается.
Я быстренько преодолел лужайку, отделявшую летнюю кухню, где мне глянулось ночевать, и дощатый, ведущий к дому, тротуар. Слишком длинные джинсы мгновенно вымокли в сырой от крупной росы траве. Взбежав на крыльцо, я завис перед братом на одной ноге, почесывая большим пальцем другой извивающуюся в солнечных лучах кошку.
- Ты тут что это, женишься что ли? Совсем совесть потерял.
- Святые ангелы-угодники! Ты всего неделю прожил с этими бестиями, а у тебя уже такой грязный рот.
Я радостно осклабился. Предоставив кошку самой себе, подошел поближе к брату, достал сигарету из его пачки. Идан удивленно приподнял бровь, однако, стоит отдать ему должное, никак не прокомментировал еще одно доказательство того, что слишком давно меня не видел и слишком много пропустил.
- Что ты собираешься сегодня делать? – спросил я. Если уж он приехал сюда явно не ради свежего воздуха или милых родственничков, – в число которых вхожу и я, неприятно кольнула справедливая мыслишка – то, наверняка, не собирается сутками просиживать дома.
Внезапно Идан зацепил двумя пальцами краешек кармана на моих джинсах и требовательно потянул на себя. Понять, что это он удумал, я еще не успел, а сердце уже ухнуло в пятки. Чего это? Чего?..
- Сюда иди, - меж тем вполголоса проговорил брат и, крепко обняв ладонями мои бедра, заставил встать между своих разведенных колен.
Уж на что плохо я в тот момент соображал, однако понял: он всего лишь хочет, чтобы я подошел поближе и был единственным слушателем того, что он собирается мне сказать. Поэтому немедленно склонился к его лицу.
- С той стороны дома в стену между вторым и третьим окнами вбиты железные штыри. Их не видно из-за вьюнка, который там паразитирует, но если знать, что они есть – можно найти. После обеда скажи, что идешь в деревню, а сам осторожненько обойди дом и влезь на крышу. Только не смей топать! Если Анджей или Рози тебя спалят, не отстанут до конца жизни. Хорошо? Я приду туда минут через десять после.
- Ладно, - согласился я. Идан ТАК шептал, приятно шевеля дыханием волосы у уха, я бы на что угодно согласился, честное слово. Тем более, если он в этом чем-то ко мне присоединится через каких-то десять минут.
Я выпрямился и хотел было тихонько спросить, к чему такая партизанская секретность, но тут вдруг осознал, что его руки все еще лежат у меня пониже задницы. Вашу маму нашу кошку! Все тело продрала такая резкая дрожь, что почувствовал ее и Идан тоже.
Он криво улыбнулся, медленно убрал руки, напоследок еще раз дернув за карман, и снова взялся за сигарету.