сколько глупостей и вздора написал я, нимфадора
ВСЕ ОХУЕТЬ СЕНТИМЕНТАЛЬНО
Думаю, этот пост появился исключительно благодаря Дуди.
Ничего из нижеописанного никогда не происходило в действительности.
Но часть произойдет.
Потому что нас никогда не существовалоДуди Менаше. Более арсовского имени и придумать сложно.
Странное у этого парня лицо. Грубое, некрасивое, но не отталкивающее. Во всей его могучей осанке и тяжелой походке чувствуется сила и потаенная мощь.
Доз.
Чем ближе был ноябрь, тем короче становились дни, и когда мы учились до четырех, в перемене между восьмым и девятым уроками на полу в коридоре уже лежали длинные оранжевые тени.
Меня всегда удивляла неразговорчивость Дуди. Как в целом, так и по отношению ко мне. По Надаву было видно, что у него язык чешется заговорить и обязательно ляпнуть что-нибудь о Гае: Дуди же был молчалив, себе на уме. Доказательством того, что наша встреча в дверях квартиры Гая мне не приснилась, служили лишь его долгие задумчивые взгляды, которые я иногда ловила на себе.
Надав так не смотрел, поэтому под закат учебного дня я подошла именно к Дуди. Позвала его по имени и одновременно осторожно присела на краешек стола.
Раньше мы никогда не разговаривали, но он не был удивлен. Я видела и знала, что он понял.
Я спросила то, что должна была спросить, и он ответил. Не могу с точностью описать его тон. Не безразличный, но и не заинтересованный – так, тон верного старого друга.
Так я узнала, что и Гай не был сном. Ведь доказательств того, что он мне не приснился, было гораздо меньше.
Я улыбнулась и Дуди сказал, что передаст.
Чем ближе был ноябрь, тем сильнее одолевала меня тоска и Вечная любовь: а с помощью Дуди узнать мне нужно было лишь одно – почему вдруг сейчас к ним примешалась еще и непонятная тяга к приключениям?..
Или предчувствие, что что-то пошло не так.
Под прошлогодней листвой
Цвет ультрамарин вызывает жуткую зубную боль, коричневый – иллюзию уюта.
Абажуры в помещении были занавешены бесформенными тряпками разных цветов – розовыми, желтыми и оранжевыми, так что свет в комнате был разный. Мы сидели в розовом углу. У меня от этого кружилась голова.
Дуди придерживался мнения, что розовая тряпка была совершенно точно снята с Виктории, и именно поэтому она сидела сегодня в баре практически в одном лифчике.
Надав утверждал, что от тряпки уже пахнет паленым и пусть Вика обратно оденется.
Бармен, блондин Алик, парень чуть не одного с нами возраста, поставил перед Гаем рюмку отменного рома. Я была уверенна, что он заказал любимый напиток моряков лишь оттого, что тот подходил по цвету к его коричневому свитеру. Дуди и Леа получили по "Маргарите", Надав пытался засунуть зажигалку во вторую порцию абсента.
Передо мной стояла маленькая белая чашечка кофе. Стояла на идеально белой тарелочке. Рядом, на коричневой салфетке, блестела чайная ложка.
Начиналась Третья мировая, и большая салфетка была сложена в правильной форме звезды Давида.
Дуди и Гай травили шутки, обсуждали профессоров на первом курсе, то, как их общий приятель Мататов не сдал тест на водительские права даже с шестого раза. Рядом с Дуди растекся по барной стойке Надав, а около Гая сидела я, так что им приходилось перегибаться через нас и говорить довольно громко, чтобы слышать друг друга.
- Надав, давай по текиле. А ты чего это только на кофе? – поинтересовался Гай, когда Дуди на минуту отлучился от бара к столику Виктории и прочих. – Ты меня пугаешь.
Я безразлично повела плечом.
У меня от этого кружилась голова.
- Все в порядке? – изогнул он бровь.
Тогда я аккуратно отодвинула в сторону нетронутый кофе – так, чтобы не потревожить шапку сливок, скрывающую под собой горячую смесь. После, не менее обстоятельно, отодвинула салфетку и ложечку.
Он наблюдал за всем этим невозмутимо.
Бросив взгляд на наручные часы Надава, я склонилась к Гаю и прошептала прямо в его ухо:
- Сейчас без четверти полночь. Я хочу поехать домой и трахаться с тобой до рассвета, так, чтобы потом не осталось сил даже закурить.
По его телу прошла сладкая дрожь – за долгостью лет я уже отлично знала, что и когда он чувствует (иногда это пугало нас обоих). Гай чуть заметно искривил уголки губ, опрокинул в себя остатки рома. Затем обернулся и рявкнул через весь зал:
- Дуди! Ключи от машины. Я, наверное, двинусь.
Я найду твои следы
Дверца шкафа беззвучно уехала в сторону, открывая взгляду ровный ряд платьев, висящих на вешалках чуть наискосок.
Он пробежал пальцами по подолам. Цвета были мои вечерние – коричневый, ярко-красный, красный глубокий.
Никакого серого, никакого серебра.
Прошелся по вешалкам один раз, второй. На третьем задержал руку в самом начале, секунду сомневался, потом выхватил вешалку с красным вечерним.
Подержал немного перед собой. Провел ладонью по ниточным узорам на груди, пропутешествовал грубыми пальцами по глазам вышитых райских птиц с золотым опереньем, зацепил ногтем желтую бусинку – сердцевину красной турецкой гвоздики.
Перевел тяжелый взгляд на меня.
Обоим было ясно, что я надену на выпускной.
Никаких новых заказов. Никаких оргий с выбором материй, фасона – ничего. Только это красное платье, фланелевое, с расшитым золотыми райскими птицами и бордовыми турецкими гвоздиками передом. С широким, украшенным золотым тиснением ремнем, который перетягивал меня так, что трудно было сидеть и дышать одновременно.
Черты его лица разгладились, он вернул платье на место. Закрыл шкаф, притушил свет.
По телевизору шел "Ужин у Фреда" и он подошел к дивану, на котором сидела я, прогнал обоих пригревшихся котят, знаком велел убрать с рук вязанье. Обычно ему нравилась моя любовь к рукоделию – наверное, давало ощущение своеобразного уюта – хотя иногда мог и высмеять новую вышитую диванную подушку, назвать пустой тратой времени.
Шарф, который я вязала этой зимой по вечерам, ему не нравился.
Он был в красную и желтую полоску.
Я убрала клубки и спицы, он устало опустился на диван и положил голову мне на колени.
Я знала, что нужно делать. Даже в первый раз, когда увидела его таким усталым, разбитым – и тогда знала.
Пробегаю пальцами по ежику русых волос, невесомо массирую виски, вожу пальцами по колючкам двухдневной щетины.
- Я так уста-а-ал, - зевает он.
Я молчу. Котята снова карабкаются по обивке на диван, желая вернуться на пригретое теплое местечко. Гай одним движением ноги опрокидывает их обратно на пол и сам себе смеется через обволакивающую дрему.
А я люблю его до слез и знаю, что маминого платья на свадьбу он мне надеть не позволит.
Если бы мы с ним венчались, я была бы в красном платье.
иду
за тобой
Когда я долго работала по вечерам, наутро мне было больно даже набрать собственный логин в дневниках – подушечки пальцев кололо, будто на них синяки.
Он надолго пропадал.
В его отсутствие вокруг меня, как хороводящие старцы вокруг костра, кружили слухи, домыслы, взгляды. Я отлично знала, что они означали – иные не были уверенны, правда ли то, о чем судачит четверть Хайфы, а иные как раз знали наверняка и просвещали тех, кто был не в курсе.
А взгляды случались разные – порой вовсе не безобидные.
Первый раз в жизни я боялась. Того вердикта, который уже почти вынес людской суд.
Он реже с этим сталкивался, а потому когда сталкивался, несколько секунд смотрел недоуменно, а потом начинал закипать.
Когда он зол и знает, что правда на его стороне – он на самом деле может пугать.
Всех.
Край
бескрайнего неба горит
магнитная буря шумит
и вспыхнула как никогда
звезда.
Думаю, этот пост появился исключительно благодаря Дуди.
Ничего из нижеописанного никогда не происходило в действительности.
Но часть произойдет.
Потому что нас никогда не существовалоДуди Менаше. Более арсовского имени и придумать сложно.
Странное у этого парня лицо. Грубое, некрасивое, но не отталкивающее. Во всей его могучей осанке и тяжелой походке чувствуется сила и потаенная мощь.
Доз.
Чем ближе был ноябрь, тем короче становились дни, и когда мы учились до четырех, в перемене между восьмым и девятым уроками на полу в коридоре уже лежали длинные оранжевые тени.
Меня всегда удивляла неразговорчивость Дуди. Как в целом, так и по отношению ко мне. По Надаву было видно, что у него язык чешется заговорить и обязательно ляпнуть что-нибудь о Гае: Дуди же был молчалив, себе на уме. Доказательством того, что наша встреча в дверях квартиры Гая мне не приснилась, служили лишь его долгие задумчивые взгляды, которые я иногда ловила на себе.
Надав так не смотрел, поэтому под закат учебного дня я подошла именно к Дуди. Позвала его по имени и одновременно осторожно присела на краешек стола.
Раньше мы никогда не разговаривали, но он не был удивлен. Я видела и знала, что он понял.
Я спросила то, что должна была спросить, и он ответил. Не могу с точностью описать его тон. Не безразличный, но и не заинтересованный – так, тон верного старого друга.
Так я узнала, что и Гай не был сном. Ведь доказательств того, что он мне не приснился, было гораздо меньше.
Я улыбнулась и Дуди сказал, что передаст.
Чем ближе был ноябрь, тем сильнее одолевала меня тоска и Вечная любовь: а с помощью Дуди узнать мне нужно было лишь одно – почему вдруг сейчас к ним примешалась еще и непонятная тяга к приключениям?..
Или предчувствие, что что-то пошло не так.
Под прошлогодней листвой
Цвет ультрамарин вызывает жуткую зубную боль, коричневый – иллюзию уюта.
Абажуры в помещении были занавешены бесформенными тряпками разных цветов – розовыми, желтыми и оранжевыми, так что свет в комнате был разный. Мы сидели в розовом углу. У меня от этого кружилась голова.
Дуди придерживался мнения, что розовая тряпка была совершенно точно снята с Виктории, и именно поэтому она сидела сегодня в баре практически в одном лифчике.
Надав утверждал, что от тряпки уже пахнет паленым и пусть Вика обратно оденется.
Бармен, блондин Алик, парень чуть не одного с нами возраста, поставил перед Гаем рюмку отменного рома. Я была уверенна, что он заказал любимый напиток моряков лишь оттого, что тот подходил по цвету к его коричневому свитеру. Дуди и Леа получили по "Маргарите", Надав пытался засунуть зажигалку во вторую порцию абсента.
Передо мной стояла маленькая белая чашечка кофе. Стояла на идеально белой тарелочке. Рядом, на коричневой салфетке, блестела чайная ложка.
Начиналась Третья мировая, и большая салфетка была сложена в правильной форме звезды Давида.
Дуди и Гай травили шутки, обсуждали профессоров на первом курсе, то, как их общий приятель Мататов не сдал тест на водительские права даже с шестого раза. Рядом с Дуди растекся по барной стойке Надав, а около Гая сидела я, так что им приходилось перегибаться через нас и говорить довольно громко, чтобы слышать друг друга.
- Надав, давай по текиле. А ты чего это только на кофе? – поинтересовался Гай, когда Дуди на минуту отлучился от бара к столику Виктории и прочих. – Ты меня пугаешь.
Я безразлично повела плечом.
У меня от этого кружилась голова.
- Все в порядке? – изогнул он бровь.
Тогда я аккуратно отодвинула в сторону нетронутый кофе – так, чтобы не потревожить шапку сливок, скрывающую под собой горячую смесь. После, не менее обстоятельно, отодвинула салфетку и ложечку.
Он наблюдал за всем этим невозмутимо.
Бросив взгляд на наручные часы Надава, я склонилась к Гаю и прошептала прямо в его ухо:
- Сейчас без четверти полночь. Я хочу поехать домой и трахаться с тобой до рассвета, так, чтобы потом не осталось сил даже закурить.
По его телу прошла сладкая дрожь – за долгостью лет я уже отлично знала, что и когда он чувствует (иногда это пугало нас обоих). Гай чуть заметно искривил уголки губ, опрокинул в себя остатки рома. Затем обернулся и рявкнул через весь зал:
- Дуди! Ключи от машины. Я, наверное, двинусь.
Я найду твои следы
Дверца шкафа беззвучно уехала в сторону, открывая взгляду ровный ряд платьев, висящих на вешалках чуть наискосок.
Он пробежал пальцами по подолам. Цвета были мои вечерние – коричневый, ярко-красный, красный глубокий.
Никакого серого, никакого серебра.
Прошелся по вешалкам один раз, второй. На третьем задержал руку в самом начале, секунду сомневался, потом выхватил вешалку с красным вечерним.
Подержал немного перед собой. Провел ладонью по ниточным узорам на груди, пропутешествовал грубыми пальцами по глазам вышитых райских птиц с золотым опереньем, зацепил ногтем желтую бусинку – сердцевину красной турецкой гвоздики.
Перевел тяжелый взгляд на меня.
Обоим было ясно, что я надену на выпускной.
Никаких новых заказов. Никаких оргий с выбором материй, фасона – ничего. Только это красное платье, фланелевое, с расшитым золотыми райскими птицами и бордовыми турецкими гвоздиками передом. С широким, украшенным золотым тиснением ремнем, который перетягивал меня так, что трудно было сидеть и дышать одновременно.
Черты его лица разгладились, он вернул платье на место. Закрыл шкаф, притушил свет.
По телевизору шел "Ужин у Фреда" и он подошел к дивану, на котором сидела я, прогнал обоих пригревшихся котят, знаком велел убрать с рук вязанье. Обычно ему нравилась моя любовь к рукоделию – наверное, давало ощущение своеобразного уюта – хотя иногда мог и высмеять новую вышитую диванную подушку, назвать пустой тратой времени.
Шарф, который я вязала этой зимой по вечерам, ему не нравился.
Он был в красную и желтую полоску.
Я убрала клубки и спицы, он устало опустился на диван и положил голову мне на колени.
Я знала, что нужно делать. Даже в первый раз, когда увидела его таким усталым, разбитым – и тогда знала.
Пробегаю пальцами по ежику русых волос, невесомо массирую виски, вожу пальцами по колючкам двухдневной щетины.
- Я так уста-а-ал, - зевает он.
Я молчу. Котята снова карабкаются по обивке на диван, желая вернуться на пригретое теплое местечко. Гай одним движением ноги опрокидывает их обратно на пол и сам себе смеется через обволакивающую дрему.
А я люблю его до слез и знаю, что маминого платья на свадьбу он мне надеть не позволит.
Если бы мы с ним венчались, я была бы в красном платье.
иду
за тобой
Когда я долго работала по вечерам, наутро мне было больно даже набрать собственный логин в дневниках – подушечки пальцев кололо, будто на них синяки.
Он надолго пропадал.
В его отсутствие вокруг меня, как хороводящие старцы вокруг костра, кружили слухи, домыслы, взгляды. Я отлично знала, что они означали – иные не были уверенны, правда ли то, о чем судачит четверть Хайфы, а иные как раз знали наверняка и просвещали тех, кто был не в курсе.
А взгляды случались разные – порой вовсе не безобидные.
Первый раз в жизни я боялась. Того вердикта, который уже почти вынес людской суд.
Он реже с этим сталкивался, а потому когда сталкивался, несколько секунд смотрел недоуменно, а потом начинал закипать.
Когда он зол и знает, что правда на его стороне – он на самом деле может пугать.
Всех.
Край
бескрайнего неба горит
магнитная буря шумит
и вспыхнула как никогда
звезда.
-
-
26.10.2006 в 01:39Он же поймет в конце концов как это все безоговорочно, умопомрачительно, нестерпимо, до злых, побелевших от ожидания в засаде, чертиков, пра-виль-но!!!
-
-
26.10.2006 в 11:07Оба когда-нибудь поймем.
Что-то велит мне ждать, а чего, сколько, зачем - не знаю...
Не обманит ли предчувствие? Вот что интересно.
-
-
26.10.2006 в 22:07Не обманит ли предчувствие? Вот что интересно.
А тут все от Доза зависит, чем больше Доза...))
Думаешь это будет не так хорошо, как тебе представляется? Попробуй смоделировать худший вариант, положи перед собой оба варианта, выключи мозги и включи чуйку. так чтоб сказочный глюк подсказал, как оно будет. ))
А вообще, Грей, все будет так, как захочешь ты. Проверено.
И мне в этом смысле интересней, чего же в итоге ты захочешь.
Вот после всего что было (пусть его было не так уж много), отойдя в сторону и постоптавшись там какое-то время ты уже определилась с желаниями? Не из праздного любопытства спрашиваю - этот пост то, чего ты на самом деле хочешь или просто вариация на тему?
-
-
27.10.2006 в 00:29А тут все от Доза зависит, чем больше Доза...
Новая крылатая фраза!
Думаешь это будет не так хорошо, как тебе представляется?
Да нет... Хорошо\не хорошо, об этом не время думать. Я имею в виду - вот есть у меня предчувствие, что что-то будет. Ноябрь все-таки.
А вот не ошибается ли чуйка? А будет ли?
этот пост то, чего ты на самом деле хочешь
Да, я на самом деле хочу этого и еще миллиарды другого. Я на самом деле хочу быть с ним, желательно вечно.
Я на самом деле этого хочу.
-
-
27.10.2006 в 00:55Я на самом деле этого хочу.
Ну все, теперь я спокойна! Теперь он от нас никуда не денется. план-то у тебя хоть есть?
-
-
31.10.2006 в 14:05Грей, да будут перья.