сколько глупостей и вздора написал я, нимфадора
Конрад курила рядом со мной на автобусной остановке. Может, виноват нежный утренний свет, может, я еще не до конца проснулась, но изгибы струек дымка в воздухе были прямо-таки фантастическими.
Пришел автобус. Я думала, что это только мы двое такие уникумы – вставать в несусветную рань лишь для того, чтобы пожелать счастливого пути людям, которых, возможно, уже завтра снова увидим в Хайфе. Однако остановкой позже взошла Равид, за ней – Надешико. Выяснилось, что кроме Цицки, Шц и Идана призывают сегодня и многих других наших знакомых.
Зал был полон. Над толпой, в которой провожающих не было никакой возможности отличить от провожаемых (разве что по тугим рюкзакам, которые последние всюду таскали c собой), висели огромные круглые часы.
На каждом углу слышались особенные, семейные голоса. Мамаши доставали чад последними напутствиями – непременно позвони мне сразу, как только сможешь, не забудь зарядить телефон... Шц обнаружился в компании семилетней сестренки – уплетали морожное на ступеньках. За ними, на втором этаже, слышался громкий голос Идана – он и Трифон, лучший друг, договаривались, что как только Люпо попадет в свою часть, на корабль – сразу же прицепит на мачту черный флаг и попытается устроить на судне бунт.
Там было так много людей. Откуда-то из толпы вынырнул Томер Романо, этот призрак. Идан только и делал, что улыбался и шутил, Цицки от волнения то и дело смешно чихала, Шц, кажется, вообще мало что волновало – он был спокоен, как мамонт, и большую часть времени молчал.
Когда из динамиков, расположенных высоко под потолком, раздался резкий молодой голос, возвещающий, что сейчас будут зачитаны имена тех, кому следует подняться в первый автобус, гомон немного поутих. Томер стоял рядом с Иданом, обхватив его рукой за шею. Что-то сказал ему, улыбнулся, Люпо засмеялся в ответ и шутливо боднул его лбом в плечо. Майа, одетая в светлое лавандовое платье, зацепила маленьким пальчиком петельку на моих джинсах. Я подумала, что отлично понимаю ее – мой брат тоже уходил в армию, и пусть я была старше, мне тоже очень хотелось, чтобы он этого не делал, а остался и съел со мной еще по мороженому.
- А вчера Гольдвайсера вернули, - вдруг сказали позади меня. - И Регева.
Я обернулась. Невозможно было сказать, от кого именно исходили эти слова. Толпа двигалась, менялась – те, чье имя называли, шли к автобусам, другие уступали им дорогу, отступали к стенам. Я увидела маму Шц – Лимор, высокую, стройную блондинку. Она помахала мне рукой.
Хорошо, что она не слышала реплику какого-то умника про Гольдвайсера и Регева. На секунду мне показалось, что те, кого сегодня призывают, вроде как замена. Вместо тех двух мертвых солдат, которых арабы вчера вернули Израилю в закрытых черных гробах. И мне это не понравилось.
Молодой блондин в серой форме произнес в микрофон имена нашей троицы. Последние объятья, снимки, поцелуи, прощание на скорую руку. Равид колдует вспышкой.
Ну да, мы уже неделю их провожаем, а то и больше. Каждый вечер пьем за то, чтобы служба у них пошла как надо. И чтобы весело было, и чтобы целыми и невридимыми вернулись домой. Помню, я еще говорила – мол, уже достало провожать – пьем-пьем, а эти сволочи все никак не уйдут.
Ушли.
Странно думать, что теперь увидеть Шц можно будет только раз в неделю или в две.
И что Цицки подружится с другими девчонками. Что на вечеринках Идана будут появлятся чужие, только ему знакомые люди.
Стеклянные двери закрылись, отрезая гомон голосов.
- Пошли, покурим? - спросила Конрад. Смотрела она в сторону.
Я сказала:
- Наверное.
Пришел автобус. Я думала, что это только мы двое такие уникумы – вставать в несусветную рань лишь для того, чтобы пожелать счастливого пути людям, которых, возможно, уже завтра снова увидим в Хайфе. Однако остановкой позже взошла Равид, за ней – Надешико. Выяснилось, что кроме Цицки, Шц и Идана призывают сегодня и многих других наших знакомых.
Зал был полон. Над толпой, в которой провожающих не было никакой возможности отличить от провожаемых (разве что по тугим рюкзакам, которые последние всюду таскали c собой), висели огромные круглые часы.
На каждом углу слышались особенные, семейные голоса. Мамаши доставали чад последними напутствиями – непременно позвони мне сразу, как только сможешь, не забудь зарядить телефон... Шц обнаружился в компании семилетней сестренки – уплетали морожное на ступеньках. За ними, на втором этаже, слышался громкий голос Идана – он и Трифон, лучший друг, договаривались, что как только Люпо попадет в свою часть, на корабль – сразу же прицепит на мачту черный флаг и попытается устроить на судне бунт.
Там было так много людей. Откуда-то из толпы вынырнул Томер Романо, этот призрак. Идан только и делал, что улыбался и шутил, Цицки от волнения то и дело смешно чихала, Шц, кажется, вообще мало что волновало – он был спокоен, как мамонт, и большую часть времени молчал.
Когда из динамиков, расположенных высоко под потолком, раздался резкий молодой голос, возвещающий, что сейчас будут зачитаны имена тех, кому следует подняться в первый автобус, гомон немного поутих. Томер стоял рядом с Иданом, обхватив его рукой за шею. Что-то сказал ему, улыбнулся, Люпо засмеялся в ответ и шутливо боднул его лбом в плечо. Майа, одетая в светлое лавандовое платье, зацепила маленьким пальчиком петельку на моих джинсах. Я подумала, что отлично понимаю ее – мой брат тоже уходил в армию, и пусть я была старше, мне тоже очень хотелось, чтобы он этого не делал, а остался и съел со мной еще по мороженому.
- А вчера Гольдвайсера вернули, - вдруг сказали позади меня. - И Регева.
Я обернулась. Невозможно было сказать, от кого именно исходили эти слова. Толпа двигалась, менялась – те, чье имя называли, шли к автобусам, другие уступали им дорогу, отступали к стенам. Я увидела маму Шц – Лимор, высокую, стройную блондинку. Она помахала мне рукой.
Хорошо, что она не слышала реплику какого-то умника про Гольдвайсера и Регева. На секунду мне показалось, что те, кого сегодня призывают, вроде как замена. Вместо тех двух мертвых солдат, которых арабы вчера вернули Израилю в закрытых черных гробах. И мне это не понравилось.
Молодой блондин в серой форме произнес в микрофон имена нашей троицы. Последние объятья, снимки, поцелуи, прощание на скорую руку. Равид колдует вспышкой.
Ну да, мы уже неделю их провожаем, а то и больше. Каждый вечер пьем за то, чтобы служба у них пошла как надо. И чтобы весело было, и чтобы целыми и невридимыми вернулись домой. Помню, я еще говорила – мол, уже достало провожать – пьем-пьем, а эти сволочи все никак не уйдут.
Ушли.
Странно думать, что теперь увидеть Шц можно будет только раз в неделю или в две.
И что Цицки подружится с другими девчонками. Что на вечеринках Идана будут появлятся чужие, только ему знакомые люди.
Стеклянные двери закрылись, отрезая гомон голосов.
- Пошли, покурим? - спросила Конрад. Смотрела она в сторону.
Я сказала:
- Наверное.