сколько глупостей и вздора написал я, нимфадора
Куда я ехала – сама не помню. Возможно, на работу, но не факт. С тем же успехом я могла направляться в Нижний Город, тратить деньги на одежду, или в гости к одной из крикливых хохочущих дур – моих подруг. Не суть. Суть в том, что поднялась я в тот же автобус, в котором была она. Они.
Мы не виделись, пожалуй, где-то полгода. Хотя с моим суматошным образом жизни время летит только так, месяца мелькают, как недели, и вполне может статься, что не видела я ее и целый год. И когда я говорю, что “не видела”, то именно это имею в виду. Мы живем в квартале друг от друга, покупаем молоко в одном магазине, ездим одним автобусом, по вечерам периодически курим на ступеньках с одним и тем же, неубиенным Гаем, но не сталкиваемся. Не сталкивались, в смысле, до вот этой вот странной минуты.
Она всегда любила сидеть в задней части автобуса, причем именно в том месте, где сидения начинают подниматься, возвышаться над предыдущими рядами. Мол, высоко сижу, далеко гляжу, тешу свою манию величия. Мания величия у нее реально всегда имелась. Не скажу, чтоб она часто задирала нос перед окружающими – почти совсем не задирала – но, как кто-то однажды правильно заметил, если ее эго надуть еще чуть-чуть, оно к чертям взорвется и забрызгает окружающих.
И вот, я неверными пальцами забираю у водителя свой проездной билет, на автомате сую в сумку и не знаю, куда бы мне сесть. Утро красит нежным светом, людей в автобусе почти нет – только пара старичков, и она. И они.
Волосы у нее красные. Может, по плечи, может, короче, может, длиннее – но красные точно. Это сразу бросается в глаза, потому что сидит она прямо в пыльном солнечном луче, скалится, как гиена, как шакал, а волосы так и искрятся. На самом деле она темно-русая, если я правильно помню.
За те несколько секунд, которые ушли у меня на то, чтобы узнать ее, мозг подметил куда больше деталей, чем мне представлялось. И теперь, лежа в кровати, на спине, с до сих пор влажными волосами, я по очереди вынимаю каждую из них и рассматриваю на свет. На темень. Надкусываю, надеясь, что хоть одна из этих деталей не будет горькой, как перчинка, а просто успокоит меня.
Она сильно загорела. В контрасте со смугловатой кожей глаза горят, аки факелы, и белки отчетливо видно. И зубы. У нее и раньше были такие белые зубы? Может, чистить начала? На пальцах полно колец. Штук шесть, минимум. Все серебрянные, сверкают. Руки, обнятые множеством разноцветных фенек и плетенок, лежат на ярко-красной тряпичной сумке.
Ей красный цвет нравиnся. Такой яркий, вызывающий, пошлый. Она говорила, что любила его всегда, и что мол это цвет ее знака Зодиака, но я ей на это всегда мысленно средний палец показывала. Ни хрена. До того, как Гай появился, красный ее не очень-то впечатлял.
И они ржали оба. Не помню, как зовут парнишку, который составлял ей компанию, убей не помню, даже первой буквы... Знаю, что видела его где-то. Может, на выпускном у нас был, а может, на пьянке на какой примелькался. Волосы короткие, черные, чуб. И в форме. Погоны черные... Интересно, в каких это частях носят черные погоны? Паталогоанатом он, что-ли? Или из тех, кто ходит по домам и сообщает родителям о том, что у них сына или дочку убили.
Она, конечно, меня заметила. Сразу стала о чем-то возбужденно шушукаться с Паталогоанатомом, только что пальцем в меня не тыкала. Я села в третий ряд, спиной к ним, и надела наушники.
Я пытаюсь вспомнить, почему больше ей не звоню. С ней-то все понятно – она звонила, часто, и даже после того, как я перестала отвечать, долгое время продолжала звонить. Я вспоминаю о том, как мы каждую вторую субботу ходили в кафе, я заказывала греческий салат, а она – лазанью с сыром. Запивала ее лимонадом, закуривала “Кэмелом”. Диетическим, как она выражалась. В смысле, легким.
И на море мы с ней ездили. Загорать топлесс. На пляже был женский день, так что стесняться некого, но вот охранник и оба спасателя на вышках были мужики, так что я сначала боялась, хотя они и были далеко, но она сказала – плевать, пусть наслаждаются.
И покупать одежду. Она вечно хватала с прилавков что подороже, руководствуясь простым принципом – на себя, любимую, денег грех жалеть. Но тряпки все-таки покупала не за ценники. Одни ботинки ее чего стоят – дорогие зверски, сотен шесть, но уж как она их любила, как долго искала, а потом, как купила – не вылазила...
Иногда она мне помогала подъезд убирать. Проблемы с деньгами у меня уже тогда были, в семнадцать лет, так что я часто лестницы мыла, и всегда мне было тяжело. Сначала думала – с непривычки, пройдет, ан нет. С шваброй туда-сюда бегать всегда тяжело. И полные ведра мыльной воды таскать – тоже. И вот она приходила мне помогать, когда я попрошу. Я обычно давала ей за это половинку выручки, но чаще она не брала. Просто сматывалась до того, как я начинала расплачиваться.
Ну, а потом пошло-поехало. Школа кончилась, стали мы встречаться на лавочке по вечерам, как бабки на завалинке, и языками чесать, пока не стемнеет. Иногда и дольше. И постепенно, раз за разом, стало понятно, что говорим мы на разных языках, и все меньше друг друга понимаем.
Ну о чем обычно девчонки треплятся? О парнях, об общих знакомых, о работе, если есть. Она мне рассказывала, как ей с парнем ее хорошо живется... Не помню, который у нее тогда был, но точно не этот, не Паталогоанатом. Как он ей на день рождения цветы подарил. Как они с друзьями в бассейн ездили купаться, а потом выяснилось, что там есть еще и сауна, и она с девчонками туда вошла, просидела пять минут, и чуть не задохнулась! Или как она солонку на работе кокнула, а начальник как раз рядом был, страшно потом стыдил...
Что мне было ей ответить? О чем было рассказать? Куда мне сегодня после двенадцати ехать надо? И сколько я потом за это получу? А может, надо было рассказать, какой у него? Или какие у его друзей, которые мне потом тоже по сотне-другой накинут... Это надо было рассказать? Подружки же все друг другу рассказывают! Это, это?!
Вот я и перестала отвечать на ее звонки.
Видит Бог, кроме нее мне еще много кто звонил. Ближе к вечеру.
И я не хотела ее увидеть в автобусе, не хотела, но увидела. И ее, и странного паталогоанатома, и такие они были веселые, простые, обычные молодые парень и девушка, что меня даже затошнило. Но не от отвращения, точно нет. Не к ней, по крайней мере.
Я села в третьем ряду. Ехать мне недолго. Я уже хорошо знаю дорогу.
Мы не виделись, пожалуй, где-то полгода. Хотя с моим суматошным образом жизни время летит только так, месяца мелькают, как недели, и вполне может статься, что не видела я ее и целый год. И когда я говорю, что “не видела”, то именно это имею в виду. Мы живем в квартале друг от друга, покупаем молоко в одном магазине, ездим одним автобусом, по вечерам периодически курим на ступеньках с одним и тем же, неубиенным Гаем, но не сталкиваемся. Не сталкивались, в смысле, до вот этой вот странной минуты.
Она всегда любила сидеть в задней части автобуса, причем именно в том месте, где сидения начинают подниматься, возвышаться над предыдущими рядами. Мол, высоко сижу, далеко гляжу, тешу свою манию величия. Мания величия у нее реально всегда имелась. Не скажу, чтоб она часто задирала нос перед окружающими – почти совсем не задирала – но, как кто-то однажды правильно заметил, если ее эго надуть еще чуть-чуть, оно к чертям взорвется и забрызгает окружающих.
И вот, я неверными пальцами забираю у водителя свой проездной билет, на автомате сую в сумку и не знаю, куда бы мне сесть. Утро красит нежным светом, людей в автобусе почти нет – только пара старичков, и она. И они.
Волосы у нее красные. Может, по плечи, может, короче, может, длиннее – но красные точно. Это сразу бросается в глаза, потому что сидит она прямо в пыльном солнечном луче, скалится, как гиена, как шакал, а волосы так и искрятся. На самом деле она темно-русая, если я правильно помню.
За те несколько секунд, которые ушли у меня на то, чтобы узнать ее, мозг подметил куда больше деталей, чем мне представлялось. И теперь, лежа в кровати, на спине, с до сих пор влажными волосами, я по очереди вынимаю каждую из них и рассматриваю на свет. На темень. Надкусываю, надеясь, что хоть одна из этих деталей не будет горькой, как перчинка, а просто успокоит меня.
Она сильно загорела. В контрасте со смугловатой кожей глаза горят, аки факелы, и белки отчетливо видно. И зубы. У нее и раньше были такие белые зубы? Может, чистить начала? На пальцах полно колец. Штук шесть, минимум. Все серебрянные, сверкают. Руки, обнятые множеством разноцветных фенек и плетенок, лежат на ярко-красной тряпичной сумке.
Ей красный цвет нравиnся. Такой яркий, вызывающий, пошлый. Она говорила, что любила его всегда, и что мол это цвет ее знака Зодиака, но я ей на это всегда мысленно средний палец показывала. Ни хрена. До того, как Гай появился, красный ее не очень-то впечатлял.
И они ржали оба. Не помню, как зовут парнишку, который составлял ей компанию, убей не помню, даже первой буквы... Знаю, что видела его где-то. Может, на выпускном у нас был, а может, на пьянке на какой примелькался. Волосы короткие, черные, чуб. И в форме. Погоны черные... Интересно, в каких это частях носят черные погоны? Паталогоанатом он, что-ли? Или из тех, кто ходит по домам и сообщает родителям о том, что у них сына или дочку убили.
Она, конечно, меня заметила. Сразу стала о чем-то возбужденно шушукаться с Паталогоанатомом, только что пальцем в меня не тыкала. Я села в третий ряд, спиной к ним, и надела наушники.
Я пытаюсь вспомнить, почему больше ей не звоню. С ней-то все понятно – она звонила, часто, и даже после того, как я перестала отвечать, долгое время продолжала звонить. Я вспоминаю о том, как мы каждую вторую субботу ходили в кафе, я заказывала греческий салат, а она – лазанью с сыром. Запивала ее лимонадом, закуривала “Кэмелом”. Диетическим, как она выражалась. В смысле, легким.
И на море мы с ней ездили. Загорать топлесс. На пляже был женский день, так что стесняться некого, но вот охранник и оба спасателя на вышках были мужики, так что я сначала боялась, хотя они и были далеко, но она сказала – плевать, пусть наслаждаются.
И покупать одежду. Она вечно хватала с прилавков что подороже, руководствуясь простым принципом – на себя, любимую, денег грех жалеть. Но тряпки все-таки покупала не за ценники. Одни ботинки ее чего стоят – дорогие зверски, сотен шесть, но уж как она их любила, как долго искала, а потом, как купила – не вылазила...
Иногда она мне помогала подъезд убирать. Проблемы с деньгами у меня уже тогда были, в семнадцать лет, так что я часто лестницы мыла, и всегда мне было тяжело. Сначала думала – с непривычки, пройдет, ан нет. С шваброй туда-сюда бегать всегда тяжело. И полные ведра мыльной воды таскать – тоже. И вот она приходила мне помогать, когда я попрошу. Я обычно давала ей за это половинку выручки, но чаще она не брала. Просто сматывалась до того, как я начинала расплачиваться.
Ну, а потом пошло-поехало. Школа кончилась, стали мы встречаться на лавочке по вечерам, как бабки на завалинке, и языками чесать, пока не стемнеет. Иногда и дольше. И постепенно, раз за разом, стало понятно, что говорим мы на разных языках, и все меньше друг друга понимаем.
Ну о чем обычно девчонки треплятся? О парнях, об общих знакомых, о работе, если есть. Она мне рассказывала, как ей с парнем ее хорошо живется... Не помню, который у нее тогда был, но точно не этот, не Паталогоанатом. Как он ей на день рождения цветы подарил. Как они с друзьями в бассейн ездили купаться, а потом выяснилось, что там есть еще и сауна, и она с девчонками туда вошла, просидела пять минут, и чуть не задохнулась! Или как она солонку на работе кокнула, а начальник как раз рядом был, страшно потом стыдил...
Что мне было ей ответить? О чем было рассказать? Куда мне сегодня после двенадцати ехать надо? И сколько я потом за это получу? А может, надо было рассказать, какой у него? Или какие у его друзей, которые мне потом тоже по сотне-другой накинут... Это надо было рассказать? Подружки же все друг другу рассказывают! Это, это?!
Вот я и перестала отвечать на ее звонки.
Видит Бог, кроме нее мне еще много кто звонил. Ближе к вечеру.
И я не хотела ее увидеть в автобусе, не хотела, но увидела. И ее, и странного паталогоанатома, и такие они были веселые, простые, обычные молодые парень и девушка, что меня даже затошнило. Но не от отвращения, точно нет. Не к ней, по крайней мере.
Я села в третьем ряду. Ехать мне недолго. Я уже хорошо знаю дорогу.
-
-
07.08.2008 в 00:08-
-
07.08.2008 в 13:06да я вообще хз кто это