сколько глупостей и вздора написал я, нимфадора
Часто случается, выпадают далекие поездки, или идти пешком долго приходится. Вроде и шаг быстрый, и руки в карманах, а путь все никак не кончается...
До автобусной остановки, оттуда – до почты, потом в магазин. Да и к Кофе можно заглянуть – как она там со своим насморком? Вот я и иду...
Я не умею нормально ходить по улицам.
Руки обязательно нужно куда-нибудь деть – либо сунуть в карманы, либо теребить и держать лямку рюкзака. Можно вертеть на пальце связку ключей или рвать ногтями на мелкие кусочки аккуратный листочек, похищенный у ближайшего дерева. У нас в Хайфе, вообще, такие интересные заборы: в большинстве своем это просто постриженные заросли какого-нибудь кустарника. Прямо по веткам в «живом заборе» вырезают калитки и арки... Вдоль большинства улиц в нашем районе обязательно тянутся такие ограждения. У меня уже вошло в привычку, шагая по тротуару, отрывать от забора какой-нибудь маленький листочек, и ногтем вырезать в нем кружочки и полосочки. Когда листок превращается в совершенную тряпку, я бросаю его, и рву новый. Весной же я рву цветы – становлюсь на цыпочки и срываю большие сиреневые бутоны с деревьев. Срываю ромашки с близлежащих клумб, или просто из травы, и зажимаю между указательным и среднем пальцами, на манер живого кольца.
Ну не ходится мне спокойно!
А когда идешь, то заняться тебе больше нечем, кроме как своими мыслями... В автобусе, там дело другое – можно разглядывать пассажиров и гадать, кто они, куда едут, кто ждет их вечером к обеду... Или смотреть в окно, на машины и пешеходов. А когда идешь по улице – что тебе делать? Дорогу знаешь даже с закрытыми глазами, вокруг ничего интересного или необычного – вот и иди... Что угодно делай, как угодно себя отвлекай, а ненужные мысли, на протяжении дня все время заталкиваемые в самый дальний угол сознания, тут же появятся. И никуда ты не денешься, дарлинг.
Иду... Слева – проезжая часть и жилые дома по другую сторону, внизу – вид на Хайфу и порт сверху. Впереди – будущее, как всегда. Смотрю вниз – по серому, горячему асфальту шагают мои ноги в моих белых кроссовках, наполовину стыдливо укрывшихся слишком длинными джинсами. Джинсы обтрепались на концах – подшить бы... Скашиваю взгляд в сторону – по земле рядом со мной шагает моя тень. Тонкая, непонятная. Смотрю на небо – больно, солнце яркое, глаза жжет... Надо дождаться осени – тогда можно будет смотреть.
Не ходи за морскими котиками,
далеко заплывешь.
Не гуляй в тундре под наркотиками,
Занесет потом – фиг найдешь...
И да, заносит.
Когда надоедает разглядывать порт, с его серо-синими водами, с его подъемными кранами и многочисленными грузовыми кораблями, приходится сосредоточиться на себе. В себе.
И тогда появляется всякое.
У Ксюши от рака умерла сестра, совсем недавно. Все ходили, как пришибленные, никто Ксюше не звонил – куда там!.. Орон, который знал пятнадцатилетнюю Таньку, все время ковырял ботинком пол. Такие случаи не добавляют осмысленности – они просто сеют неловкость, и он них потеют ладони. Да, она с нами училась два года, а мы ее совсем не знали. А теперь она умерла. Облом, да, ребята? Чего только не бывает!.. Ладно, пошли играть в футбол.
А Гриша Майкифер женился на девушке, с которой знаком был ровно неделю – и у них уже что-то не ладится. Гриша ходит чернее тучи, новоиспеченная жена (не помню, как зовут) выглядит усталой. Он привез ее из Хабаровска, и у нее пока нет израильского гражданства: как она будет устраиваться, если они расстанутся, или как будет возвращаться домой?
Не отвечают на телефон в предполагаемо Нусином интернате. Наша связь прервалась, когда я потеряла мобильник, и чтобы ее, Инессу, найти, мы с Натой выписали несколько телефонных номеров разных школ в Иерусалиме, подходящих по описанию... в «Бэйт ульпане» то упорно не поднимают трубку, то говорят, что ничего не знают и ничем не могут помочь, потому-что секретаря нет на месте. Позвоните позже. Или выпейте йаду, как вариант.
Орон с каким-то мазохистическим упорством рушит тот мир, который я начала было себе создавать: Мир-Без-Гая. Ни он, ни Эльад, ни остальные никак не хотят признать, что все кончилось: все ловят за рукава, останавливают в коридорах, и, пристально глядя в глаза, шепчут, что он не закрывает рта, что он приезжает на осенние праздники и хочет видеть меня, хочет вызывать меня на откровенный разговор в кустах, хочет говорить со мной, хочет, хочет, хочет... И вереница их лиц уже превращается в стремительную карусель, и я не помню, кто, что и зачем говорит, потому-что в этом нет ни смысла, ни значения. Они все. И сплетницы-девочки, и мега-популярные мальчики, и гламурные модницы, и привычные скейтеры, все, все: они все, ходят вереницей, отталкивая друг друга, и своими смазанными ртами что-то говорят, говорят... Хочется плотно зажать ладонями уши, орать и яростно мотать головой: перестаньте, ради бога!!! Бросьте прошлое там, где мы его кинули – не поднимайте его, не бегите за нами обоими, суя нам под нос прожитое время и крича, что мы что-то обронили.
Или все, или ничего.
И вереницы клоунов, страшных кукол, больных переживаний и счастливых искр сплетаются в голове в такую невероятную кашу, что скоро я решу, что предпочитаю ходить по улицам, слушая музыку. Тогда можно ничего не думать, ни о чем не вспоминать, а просто зарываться с песню. И всегда, все, что тебе светит – это только вот эта вот лампочка...
Can't stand me now, can't stand me now, can't stand me now.
До автобусной остановки, оттуда – до почты, потом в магазин. Да и к Кофе можно заглянуть – как она там со своим насморком? Вот я и иду...
Я не умею нормально ходить по улицам.
Руки обязательно нужно куда-нибудь деть – либо сунуть в карманы, либо теребить и держать лямку рюкзака. Можно вертеть на пальце связку ключей или рвать ногтями на мелкие кусочки аккуратный листочек, похищенный у ближайшего дерева. У нас в Хайфе, вообще, такие интересные заборы: в большинстве своем это просто постриженные заросли какого-нибудь кустарника. Прямо по веткам в «живом заборе» вырезают калитки и арки... Вдоль большинства улиц в нашем районе обязательно тянутся такие ограждения. У меня уже вошло в привычку, шагая по тротуару, отрывать от забора какой-нибудь маленький листочек, и ногтем вырезать в нем кружочки и полосочки. Когда листок превращается в совершенную тряпку, я бросаю его, и рву новый. Весной же я рву цветы – становлюсь на цыпочки и срываю большие сиреневые бутоны с деревьев. Срываю ромашки с близлежащих клумб, или просто из травы, и зажимаю между указательным и среднем пальцами, на манер живого кольца.
Ну не ходится мне спокойно!
А когда идешь, то заняться тебе больше нечем, кроме как своими мыслями... В автобусе, там дело другое – можно разглядывать пассажиров и гадать, кто они, куда едут, кто ждет их вечером к обеду... Или смотреть в окно, на машины и пешеходов. А когда идешь по улице – что тебе делать? Дорогу знаешь даже с закрытыми глазами, вокруг ничего интересного или необычного – вот и иди... Что угодно делай, как угодно себя отвлекай, а ненужные мысли, на протяжении дня все время заталкиваемые в самый дальний угол сознания, тут же появятся. И никуда ты не денешься, дарлинг.
Иду... Слева – проезжая часть и жилые дома по другую сторону, внизу – вид на Хайфу и порт сверху. Впереди – будущее, как всегда. Смотрю вниз – по серому, горячему асфальту шагают мои ноги в моих белых кроссовках, наполовину стыдливо укрывшихся слишком длинными джинсами. Джинсы обтрепались на концах – подшить бы... Скашиваю взгляд в сторону – по земле рядом со мной шагает моя тень. Тонкая, непонятная. Смотрю на небо – больно, солнце яркое, глаза жжет... Надо дождаться осени – тогда можно будет смотреть.
Не ходи за морскими котиками,
далеко заплывешь.
Не гуляй в тундре под наркотиками,
Занесет потом – фиг найдешь...
И да, заносит.
Когда надоедает разглядывать порт, с его серо-синими водами, с его подъемными кранами и многочисленными грузовыми кораблями, приходится сосредоточиться на себе. В себе.
И тогда появляется всякое.
У Ксюши от рака умерла сестра, совсем недавно. Все ходили, как пришибленные, никто Ксюше не звонил – куда там!.. Орон, который знал пятнадцатилетнюю Таньку, все время ковырял ботинком пол. Такие случаи не добавляют осмысленности – они просто сеют неловкость, и он них потеют ладони. Да, она с нами училась два года, а мы ее совсем не знали. А теперь она умерла. Облом, да, ребята? Чего только не бывает!.. Ладно, пошли играть в футбол.
А Гриша Майкифер женился на девушке, с которой знаком был ровно неделю – и у них уже что-то не ладится. Гриша ходит чернее тучи, новоиспеченная жена (не помню, как зовут) выглядит усталой. Он привез ее из Хабаровска, и у нее пока нет израильского гражданства: как она будет устраиваться, если они расстанутся, или как будет возвращаться домой?
Не отвечают на телефон в предполагаемо Нусином интернате. Наша связь прервалась, когда я потеряла мобильник, и чтобы ее, Инессу, найти, мы с Натой выписали несколько телефонных номеров разных школ в Иерусалиме, подходящих по описанию... в «Бэйт ульпане» то упорно не поднимают трубку, то говорят, что ничего не знают и ничем не могут помочь, потому-что секретаря нет на месте. Позвоните позже. Или выпейте йаду, как вариант.
Орон с каким-то мазохистическим упорством рушит тот мир, который я начала было себе создавать: Мир-Без-Гая. Ни он, ни Эльад, ни остальные никак не хотят признать, что все кончилось: все ловят за рукава, останавливают в коридорах, и, пристально глядя в глаза, шепчут, что он не закрывает рта, что он приезжает на осенние праздники и хочет видеть меня, хочет вызывать меня на откровенный разговор в кустах, хочет говорить со мной, хочет, хочет, хочет... И вереница их лиц уже превращается в стремительную карусель, и я не помню, кто, что и зачем говорит, потому-что в этом нет ни смысла, ни значения. Они все. И сплетницы-девочки, и мега-популярные мальчики, и гламурные модницы, и привычные скейтеры, все, все: они все, ходят вереницей, отталкивая друг друга, и своими смазанными ртами что-то говорят, говорят... Хочется плотно зажать ладонями уши, орать и яростно мотать головой: перестаньте, ради бога!!! Бросьте прошлое там, где мы его кинули – не поднимайте его, не бегите за нами обоими, суя нам под нос прожитое время и крича, что мы что-то обронили.
Или все, или ничего.
И вереницы клоунов, страшных кукол, больных переживаний и счастливых искр сплетаются в голове в такую невероятную кашу, что скоро я решу, что предпочитаю ходить по улицам, слушая музыку. Тогда можно ничего не думать, ни о чем не вспоминать, а просто зарываться с песню. И всегда, все, что тебе светит – это только вот эта вот лампочка...
Can't stand me now, can't stand me now, can't stand me now.
-
-
26.09.2005 в 23:35-
-
26.09.2005 в 23:49Закусывай, закусывай!
-
-
27.09.2005 в 10:40*оскарбленно*
У меня с собой есть!
*выуживает из кармана завернутый в салфетку сырок*
Хочешь? Ну и правильно, мне больше достанется!
-
-
28.09.2005 в 21:39Философ. У ГП камень ...ммм...позаимствовала?
А если без иронии - я, взрослый, не отказался бы от такой фразы.
-
-
28.09.2005 в 21:43Философ.
Просто говорю то, что чувствую.
Не знаю, как-то само получилось.
-
-
28.09.2005 в 21:44