сколько глупостей и вздора написал я, нимфадора
Как...

просто.

Он накликал дождь, что гнет черные сосны на дне моря. И волны разбиваются, умирают о скалы: такие же черные, как его глаза.

Может, кто-то утонул. Прямо сейчас.

Серое море пенится, вздымается душой русалок и падает вновь: пульсирует. Дышит. Над ним крепкими нитями висит паутина дождя: здесь узорчатый дождь

ты знаешь?

Фрегат находит на рифы, как орех лопаются борта, трещит мачта.

Как орех.

Как... просто, всего лишь дождь, который повинуется мановению его кистей: повелитель погоды.

И когда под тяжелым одеялом я задыхаюсь и горю, от горечи чая и недавнего сна, и подушка моя горяча - это он хлещет дождем в мои окна.

22:17

* * *

сколько глупостей и вздора написал я, нимфадора
На каждый праздник я дарю своей приятельнице Амалии пачку длинного Парламента - ее любимых сигарет.

На каждый мало-мальски важный праздник. На восьмое марта, Хеллуин, День Независимости, Пасху, День Благодарения и первых поселенцев. На Новый Год. На день рождения я дарю ей целый блок. Красиво заворачиваю в золотистую бумагу, покупаю бантик, прицепляю его и дарю Парламент моей приятельнице Амалии, которая так его любит.



Может, в этот Новый Год у меня наконец достанет смелости прикрепить к сигаретам милую рождественскую открытку с подписью "Когда ж ты уже, сука, сдохнешь от рака легких"?

21:09

* * *

сколько глупостей и вздора написал я, нимфадора
Не, ну што за день такой?

Моя мышь уснула на крыше своего дома и ебанулась с него прямо башкой в опилки.

Я ей так завидую. Мой-то дом продавать собрались. То есть скоро у меня вообще нахуй не будет дома.



Еще у меня нет зарегестрированого виндоуса, жратвы, моска, парня, приготовленых уроков по аналитической геометрии. И Word-а, и денег. Зимней одежды. У меня охуеть ничего нет.



У меня есть тока кровать чтоб спать и мышь-имбецил.

сколько глупостей и вздора написал я, нимфадора
Поперли подарочки к рождеству, блять.

Что делать не знаю. Не, ну как так.



Короче, Валерий Гинько, мой покойный дед вестимо, имел при жизни дом в поселковой местности в Уссурийских лесах. Дом хороший, век простоит. Строил собственными руками семь лет. Особняк, плюс пристройки, плюс мастерская, сарай, баня, ну и там все остальное, что для деревенской жизни полагается. Плюс большой участок земли.

Как он умер - написал от руки завещание. Мол, после моей смерти все это дело пусть переходит к Евдокии и Саше (мои дед с бабкой по отцовской линии), а когда они умрут - Катьке. Катерина Гунина - это его внебрачная дочь.

Так вот. Деды там сейчас не живут, больно дом для них одних большой, силы уже не те, чтобы порядок там поддерживать. Все грозятся передать все права на Старый Дом Катьке.

А Катька давеча прислала бумагу - мол, ребята, нахрен мне тот дом не нужен, ухаживать за ним не сильно охота - хочу продавать.



Я ЩАС ПРОДАМ!!



Да этот дом - это национальное достояние, такого места во век не сыщешь, кто ж его продавать станет?! Что это значит?! Я, конечно, понимаю - все права фактически у нее, имеет право, но не хочу и думать о том, чтоб этот дом, ЭТОТ БЛЯТЬ СТАРЫЙ ДОМ достулся черте-кому! Да кто-нибудь вообще знает, что это за дом! Да это рай на земле! Да кто-нибудь вообще знает что в саду вокруг него растет? Там не только дикий жень-шень, там все какие угодно вещи, земля - чернозем, лучше не найти!

Да не отдам я его никому!



Короче, у нас тут по ходу семейный совет. Все женщины Кейно соббрались, мозгуют, как поступить.

Майа, Танюшка, Ольга и я категорически против. Не для того дед такое чудо строил, чтобы в чужие руки отдавать. Это ж блин смейный раритет!

Видия с Лизкой в принципе поддерживают Катерину Гунину и ее дочку, Кристину... Мол - лучше пусть кто-то там живет, чем дом будет стоять заброшенный, сад заростет, бомжи там будут ночевать и недобрым делом еще и спалят (у меня тогда инфаркт сделается, я знаю).



А я не могу. Больно мне. Умом понимаю, что пусть лучше хорошие люди живут, а сердцем чую - нельзя. Да тот дом - он же чужих не примет. Андрей, местный слесарь, полгода пожил - съехал, а через неделю умер. Аня с мужем там жила - не прижились, через год уехали. Мои вон дед с бабкой по отцовской линии - тоже продержались лишь года полтора. И зимой им там было холодно, и летом жарко. А все потому, что крови в них подходящей не было! Там же в стенах дедовская кровь течет, она же только на родную кровь и ответит!..



Короче, что делать не знаю. Через полгода восемнадцать, могла бы выкупить у Катьки это место. Она бы, может, и даром уступила - ей не надо. Но я ж жить туда не поеду. Будет мой, да все равно пустой стоять.

Ох, вот под Новый Год сядем всем кагалом, да под винцо с бабами может что и надумаем... По крайней мере, я на то очень надеюсь...

сколько глупостей и вздора написал я, нимфадора
Я хочу сделать татуировку.

Небольшую, примерно 4х4, черную корону.

Возможно с золотым, цвета еще не выбрала.

Проблема - ни хрена не знаю где. Варианты есть, а никак не выберу.

Помощь-помощь?

Вопрос: Где?
1. сзади на шее 
7  (25%)
2. под мочкой 
5  (17.86%)
3. на запястье 
7  (25%)
4. сзади на пояснице 
1  (3.57%)
5. внизу живота 
0  (0%)
6. на лодыжке 
4  (14.29%)
7. на предплечье 
4  (14.29%)
Всего:   28
сколько глупостей и вздора написал я, нимфадора
сколько глупостей и вздора написал я, нимфадора
Деревни в тех краях друг от друга стоят довольно далеко, хотя связь поддерживают постоянно. Торгаши лавируют между поселениями на огромных трейлерах, доставляя из одного поселка в другой того, что у одних в избытке, а другим не хватает. Часто происходит такая ситуация, а все почему? Оттого, что у каждой деревни своя жилка.



На несколько видов делились поселки, и каждый был по-совему важен, однако самыми главными издавна оставались лесорубы и старатели.

С первыми-то все понятно. Осенью и зимой каждый день пропадают в лесах, валят деревья, а по весне связывают очищеные стволы в плоты да сплавляют по реке до нижних деревень. Иногда и поодиночке деревья пускали, благо Улыха река напористая, никакой мусор в ней островов не образует, стволу зацепиться незачто. Хотя случалось иногда, когда летом сплавляли, что надо было и плотогонов вместе с грузом пускать - по засухе деревья в прибрежных кустах могли засесть.

То есть, сильно другие деревеньки от тех плотогонов зависили - поди-ка, попробуй без леса зиму переждать. А самому добывать разве время есть?

Старатели - те другие. Такая, слышь-ко, тайная братия. В горе стучат да камень добывают - кто простую руду, кто малахит или самоцветы ищет. Найдут старатели малахитову глыбу (в тех краях больше та зелень попадалась) - своим мастерам отдают. Те давай выпиливать да шлифовать, поделки из камня разные делать. После в город справляли, за хорошую цену. так и жили - молодые да сильные камень добывают, старики обрабатывают. Жили в хорошем достатке, да с другими деревнями связи не имели почти - все на своих секретах, как по горному делу лучше.



Ну, были еще доки. Улыха-то, известно, в море впадает. так вот там, у заливов, много народу жило - кто корабли снастил, кто причалом да портом заведовал, ну а большинство, конечно, рыбаками были. Мужики с утра в море выходят, сети ставят, вечером забирают. Другие, смотришь, справили хорошие суденышки и торговлю морскую ведут. Народ там был ну словно сплошь просоленый, кожа даже у детишек морским ветром выдублена...



Ну и был последний, четвертый вид. Как раз в такой деревушке Бэрри и жила. Описать ее не просто, потому что не было у тамошних жителей одного занятия, как у всех прошлых. В той деревне, что почти совсем в лес ушла, весь народ был с природой связан - кто охотится, кто кедровую шишку ищет да продает, кто медведя с тигром валит - браконьерничает.

А иные тем промышляли, что искали в лесах редкие травы. Жень-шень там, кок, всякое. У одного растения корни полезные, у другого по осени ягоды ровно чудотворны - вот народ, по большей части бабы, в тех травках и понимали, и собирали их. Та деревня, говорят, самой древней была в нашем краю.

Видия Никодимовна, бабка Бэрри (которая позже старое имя себе возьмет, русское), дна из лучих знахарок по селу была. Больно хорошо в травах понимала. Умная женщина, однако скупая - секретов своих никогда никому не рассказывала. Бывало, пойдут бабы по осени багульник собирать - все вместе, а только у других он силу меньшую имеет, чем тот, что Видия собрала. На самом деле все просто было - она, видать, знала, где трава рости должна, чтобы полную силу иметь - на солнце ли, в тени ли - и в какое время ее рвать положено, а бабы все одно на волошбу грешили. Мол, ведьма она немножко, а не простая знахарка. Ну, побаивались. А все одно сильно уважали.



По традиции, все свое уменье и секреты знахарки передавали не дочерям, а внучкам. У мужиков по другому шло - охотному делу да лесным привычкам с младых ногтей учили всех. ну, может, особо важные секреты тоже не каждому передавались, да только в женском мастерстве тайного да непонятного больше было.



Вынь на многие версты вокруг славилась лекарственными зельями да настойками, что готовили тамошние умелицы. Были там самые меткие охотники, самые лучшие знахарки, добывали там больше всего корня и много продавали в соседние села и города.

Только странность там своя была: сколь бы село не было успешным и прибыльным, молодые там задерживаться не хотели - уезжали в другие места. Поэтому, когда Бэрри появляется в Выни, места стали уже гораздо безлюднее чем прежде. Многие дома пустуют, иные вовсе заброшены и полынь из окон растет. Бэрри на все это смотреть тяжело, однако чувствует: может она делу помочь. Как - не знает, а чудится, что может.

Женщина возвращает к жизни старый дом своего деда-гения, умершего в нем три года назад при весьма таинственных обстоятельствах... Оживает сад и цветник вокруг дома. Бэрри и ее двоюродный брат делают все это в память о деде, пытаются завершить начатое им дело: создание рая на земле. После оказывается, что и награда им за это будет, и даже двойная - одно счастье спрятано на чердаке под семью замками, другое - в лесу, средь земляного церства...

сколько глупостей и вздора написал я, нимфадора
Захожу тут в свою апгрейдную аську, а у Алона Ахи такой away! :-D



Выцепить

сколько глупостей и вздора написал я, нимфадора
Дорогой Марки! Превед.

Что бы тебе такого написать?

Что пишут людям в день рождения?

Я тебя поздравляю и все такое.



К тому же я надеюсь, что у тебя все отлично или, по крайней мере, налаживается – наш последний разговор оставил у меня странный привкус. Думаю, не спроста. Но ты человек бешеного обаяния, Флинт, а потому наверняка смог справиться со всеми непредвиденными и неожиданными подножками сознания.

А я помню твой день рождения!

И скучаю по дням, которые я могла от начала до конца потратить на чай, печенье, сигареты и болтовню с тобой о чем угодно: поржать про Забини, поехидничать, обсуждать, как ты станешь крестным моих с Ричи деток и как ты любишь креветки с пивом.

Марки, с днем рожденья тебя. Ты непривычно взрослый – всегда таким для меня был – зато такой чертовски... Слизеринский. Хороший подонок. Свой.

Желаю тебе оставить мне свой новый почтовый адрес, а все остальное, знаешь, приложится. Как-то ты по моей просьбе писал список вещей, которые доставляют тебе самое большое удовольствие, помнишь? Сегодня, конкретно сегодня они должны у тебя быть все!



В общем, ну, ты понял.

И того, с Наступающим!




сколько глупостей и вздора написал я, нимфадора
- Психушка это фактически четыре стены, а между ними...

- Грейхаунд.




На самом деле секрет счастья был прост, как свежий клевер сквозь гнилые доски. Просто мои цвета – теплые. Красный, все оттенки коричневого, а еще черный. Но только в одежде. А имей я дурость надеть золотые украшения или еще что-нибудь, беды точно не избежать...

Она сильно на меня влияет, и на эти мысли навела меня именно она.

Равид сидит напротив меня за высоким круглым столиком, лодыжки сцеплены накрест за перекладиной стула. Перед ней – ополовиненная банка кока-колы и мой разорванный пакет с пончиками. У меня пальцы в меду.

- Мы можем испечь ему торт. Шоколадный торт, он любит.

Она говорит так, что сразу становится понятно – Равид слов на ветер не бросает. Равид подразумевает под каждым словом именно то, что подразумевает. Даже если речь идет о мелочи вроде шоколадного торта.

- Ну, ты даешь! Ротэм устроит мучную войнушку, и мы уже через пятнадцать перестанем друг друга видеть.

Когда Равид смеется, она опускает голову и немножко прячется – самую малость. На ее плече сидит Фанта – серый попугай с ярко-оранжевыми пятнами на щечках. У него подрезаны крылья, чтобы не улетел, поэтому она может ходить с ним всюду.

Когда она перестает смеяться, я говорю:

- Спасибо.

- О. За что?

Я пожимаю плечами.

- Ты позволила мне приблизиться к себе и открылась навстречу.

Она чуть смешалась. Но улыбается. Прохожим за витриной.

- Не говори глупостей.

- Это правда. Ты изменилась.

- Да... Менее равнодушна, что ли. Пора восстанавливать стену отчужденности, ну, ты знаешь.

Я в восхищении хлопаю ладонью по столу (Фанта недовольно топорщит хохолок):

- Майн готт, мои слова, мои!..

В награду получаю еще одну улыбку. Ее пальцы с короткими ногтями барабанят по столешнице, темные глаза блуждают по пространству. Но я люблю, когда она смотрит только на меня. Я всегда пытаюсь привлечь ее внимание.

Может быть, поэтому у меня вырывается:

- Я многому от тебя научилась, но еще далеко не всему.

Равид смотрит на меня. Во взгляде ее недоумение, возмущение, протест...

Но она понимает. Равид умна. И говорит:

- Например, как готовят шоколадный торт?

После мы играем в карты за этим липким круглым столиком (Фанта щелкает клювом и теребит отбитого туза), и я так благодарна ей за то, что свела эти слова в шутку. Они много для меня значили, но должна ли она об этом знать?

А если должна и знает, то должна ли показывать? И кому?

Мне?..



Разрушающая была осень.

Разрушила, теперь мне нечем жить.

Я боюсь говорить, боюсь ходить, боюсь писать и думать – сломается, слетит. Плохо, а не хочу. По зиме мы все так – и в костях по утрам, потянуться, ноги замерзли. Пальцы.

Нужно чем-то себя занять: окунуться в такую глубину, что и обратно вернуться воздуха не хватит. Как ребенок, в горную речку входить шаг за шагом: шаг за шагом.



Тягучими вечерами мой дом полон людей. Равид взбивает сливки для торта, Ротэм доедает обрезки от первого коржа. Виктор, маленькая мышка, бегает по руке у Шахара: Шахар очень удивлен, это у него первый контакт с домашними животными.

- Передай-ка мне сливки.

- Ох, Ротэм, у тебя сделается несварение желудка.

- Черта-с-два. Передавай-передавай.

- Нет, Равид! Нам еще нужно сделать окантовку по краю.

- Слышишь? Верни!

Счастливый Ротэм убегает со сливками на балкон. Равид успевает лишь шлепнуть его полотенцем пониже спины.

- Мальчишки...

Шоколадный торт для Андрея – его день рождения уже завтра. Мой дом полон голосов, смеха, любви, и это не сон. Просто в этой зиме есть что-то хорошее.

- Кстати, вы знаете, дождей больше не будет, - с видом знатока прогнозирует Шахар.

Виктор сидит на его ладони, свернув хвост колечком вокруг лапок, и внимательно слушает, шевеля усиками.

- С чего тебе?

- Что значит с чего? Когда ты последний раз смотрела на небо утром? Ни облачка! Клянусь вам, те три капли что упали позапрошлой ночью – это финал. Годовая норма.

- А хоть бы и так! – Я облизываю ложку, которой Равид помешивала расплавленный горький шоколад. – Ненавижу зиму.

- Ага, - поддерживает Ротэм активными кивками. Стеклянная чашка со сливками в его руках пуста почти на половину! И когда он успел вернуться с балкона?..

- Маленький подлец... Верни чашку Барбаре, я дам тебе сливок из баллончика.

- Пшикнешь в рот? Пожалуйста-пожалуйста?!

- Хорошо...



Просто мои цвета - теплые.

@темы: Равид

00:00

Вынь

сколько глупостей и вздора написал я, нимфадора
В один из тех дней, когда поутру уже не полюбуешься на искристое серебро припорошенной инеем травы, но и наросты льда у завалинок пока не до конца стаяли, она, наконец, пришла.



Уже догорели сумерки, пролесок вокруг наполнился опасными серыми тенями. Студеный ветер захлопал покосившейся ставней, когда она подошла ближе – дом ее узнал, заскулил, заплакал от облегчения. Мягко повернулся ключ в ржавом замке, упала щеколда, и теплое нутро протопленного дома пахнуло в лицо затхлым, старым духом.

Сумело старое место своим деревянным, небьющимся сердцем почувствовать, что вернулся хозяин, отец. Дрогнули в рамах мутные стекла, под неуверенными шагами заскрипели половицы.

- Здравствуй.

Шепот поплыл в мягкой темноте, шевельнул тонкую занавеску и растворился. Впитался в деревянные стены. В созданный дедовскими руками паркет.

Дом не торопился отвечать. Бэрри слышала, как зашептали между собой книжные сабаи на полках дедовской спальни.

Дед уже дюжину лет лежит в земле под склоном крутой сопки, в тени осин. Если б свезло ей поймать однажды золотую рыбку, она бы попросила, чтобы он воскрес и пожил еще. Но разве плачут о пролитом молоке? Чувствовалось, что единственное, что она еще в силах сделать для умершего гения – не дать сгинуть его старому дому.



Бэрри вернулась в Вынь в середине апрельских оттепелей, а к началу лета дом уже было не узнать. Деревенские старухи, к обеду закончив печь хлеб, сбредались к внучке гения поболтать, посплетничать, а больше всего поглазеть, как это дом, будто по волшебству, день за днем возвращается к жизни. После обеда часто заглядывала Кристина, и приходил красавчик с помощниками, чтобы выкашивать траву и вскапывать огородный участок.

- Так я и знала, что первым делом ты возьмешься за цветник, - довольно щурилась Кристина, сидя на каменном крылечке и поглядывая на раскинувшийся прямо от порога садик. От крыльца вела широкая тропинка, разветвляющаяся дальше на три поменьше – одна вела к главным воротам, другая – к задней калитке, а третья, казалось, навечно пускалась петлять меж свежезасаженными клумбами, и не было видно ей ни конца, ни краю.

- А что мне еще делать? Цветы – самое что ни есть женское дело. Помнишь, Криська, какие тут у Видии цвели мальвы? Я тогда была совсем малюткой, и мне казалось, что они тянутся до самого неба. А анютины глазки! Помнится, у нее все не получалось как следует их привить, но позже они заполонили все пространство между другими цветами – прямо ковер. У нее дар, настоящий талант – она их чувствует. Поэтому тут корни-то до сих пор и остались. Цветы я Виктору с его ребятами не доверю, вот уж нет. Они просто перекопают грядки, а что толку? Я хочу начать все заново, а для этого придется совсем удалить все старые посадки...

Насчет того, что ее дело - лишь цветы, Бэрри, конечно, лукавила, и обе – и она, и Кристина – это знали. Виктор и еще четверка нанятых Бэрри парней, которые не чурались тяжелой работы и по зарез нуждались в деньгах, взвалили на себя практически все дворовые дела: выкашивали бурьян вокруг дома, прореживали сосняк, ремонтировали вконец покосившуюся мастерскую и заново отстраивали дровяник, но никто из них не приближался к дому. Красавчик не раз предлагал свою помощь и тут, но Бэрри неизменно отказывала: домом она будет заниматься сама, и не важно, сколько времени и сил будет в это положено.

- Дед строил этот дом своими руками, один, - с извиняющейся улыбкой разводила она руками перед Виктором, когда тот в очередной раз сетовал, что не может позволить такой молодой да хрупкой девчонке заниматься покраской и побелкой целого сруба. – И я чувствую, что лечить его должны люди одной с ним крови. Брось, Витюша, большое ли дело – выкрасить хату!

Витюша уступал, но неохотно. И как будто взамен, его работники трудились еще усердней, еще веселее: с раннего утра наполнялся двор стуком молотков, громкими голосами да дружным пением под гитару одной из заглянувших на огонек поселковых девчонок.

В веселой суматохе пролетали дни, за ними – недели, а уж те связывались и в месяцы. К середине мая парни, скинувши под весенним солнцепеком куртки и рубашки, заканчивали работу над курятником в сарае: им оставалось лишь подлатать местами покосившийся, а местами и упавший забор, и на этом их договор с Бэрри, внучкой покойного гения, заканчивался.

Уже был вскопан огород, совсем скоро придет время посева. Позади дома, перед сосновым пролеском, Бэрри собиралась устроить настоящий сад, как бывало раньше, во времена деда: выращивать там черную малину, крыжовник, клубнику разных сортов. Яблоневые деревья никуда не делись – так и росли на территории бывшего сада ровными шеренгами, как садил их много лет назад дедушка. Посадил, как в той сказке – не себе, но другим на радость.

Когда Бэрри смотрела на яблони и думала так, в голове у нее неизменно звучал ехидный дедовский голос:

- Ну и глупости ты говоришь, девчонка, ну и бред! Просто я думал, что буду жить вечно, вот и вкалывал в этой богом забытой дыре, не покладая рук – думал создать рай на земле! И если бы не это глупое сердце и не это глупое одиночество...

Правильно, дед, ты был по-настоящему одинок, поэтому и умер здесь, в Выни, вдалеке от семьи и разъехавшихся друзей. И ты, где бы ты ни был – ты должен быть благодарен мне, потому что я собираюсь завершить начатое тобой и создать рай.



Все лето провозилась Бэрри с цветником и клумбами.

Регулярная переписка с Видией принесла свои плоды – общими усилиями старой знахарке и ее внучке удалось вспомнить, где в саду росли какие растения. Поначалу Бэрри опасалась, что цветы и травы, посаженные ее руками, станут плохо приживаться, но дело спорилось, и одному богу известно, стоило ли благодарить за это хорошо удобренную землю, на которой двадцать лет назад благоухали райские заросли, или, может, дело было в руках – и в текущей в них крови.

"Я хорошо помню, что дикие нарциссы росли по бокам самой правой от крыльца тропинки, той, что ведет к большим воротам", писала Видия. "Высади их вдоль нее в два ряда, и, если все идет правильно, ростки должны взойти через один, на манер клеток на шахматной доске. Если один или два вылезут не там – не страшно, но если больше трех – вырывай все к чертям и сади на то же место красные тюльпаны. Тюльпаны примутся – нарциссы сажай куда хочешь, обязательно зацветут. Только к крыльцу не советую – они хоть и красивые, а воняют по утрам жутко, особенно дикий сорт!".

Да - самой трудной частью было вспомнить, где и как что росло. Но в конце концов порядок был восстановлен – помимо подсказок Видии (которая и сама, по чести сказать, многое подзабыла о своем саде) помогали старые фотографии, где члены семьи были запечатлены на фоне двора.

А что еще больше удивило Бэрри – не обошлось без Дарьи Францовны. Эта старуха испокон веков завидовала прекрасным цветам, которые день изо дня видела через прорехи в заборе – завидовала и выпрашивала у Видии семена. Та давала, но, видно, не от чистого сердца – всякий раз случалась у Дарьи с семенами какая-нибудь напасть. То оставит бумажный сверточек на окне, а ветер возьми и сдуй, то дочка бросит в огонь вместе с охапкой прочитанных газет, а то Дарья посадит, а ничего не взойдет. Зависть к лучшему в Выни саду заставила ее хорошенько его разглядеть и запомнить. Но теперь, когда не стало гения, а жена его вместе с детьми оставила деревню, Дарья часто ловила себя на том, что как будто скучает по старым соседям. И по саду высокомерной стервы Видии.

- Вот, смотрю, ты уже турецкую гвоздику высадила, - одобрительно кивала она на клумбы, облокотившись иссохшимся локтем на перекладину и заглядывая в сад, как в старые времена. – Если мне память не изменяет, рядом с бордовой клевер рос, а с другой стороны настурции.

- Правда ли? – Склоняла голову Бэрри и подходила к незваной гостье, заодно прихватив ковш разведенного водой лимонника, в угощение. – Странно. У бабушки не имелось привычки садить рядом слишком яркое. Про клевер я вроде помню, а настурции...

- Так они отцветают за полмесяца до гвоздик! – радостно воскликнет Даша, довольная, что знает побольше знахаркиной внучки. – А потом цветы опадают, и когда начинает цвести гвоздика, вокруг нее получается только зелень – темный клевер и с другой стороны настурции, посветлей. И все на траву похоже, для высоких турецких – в самый раз.

И она была права. За клевером следовали желтые и красные тюльпаны – их было особенно много – потом вездесущая герань... Были тут, конечно, и розы – самых разных сортов и оттенков. На длинных колючих стеблях колыхались тяжелые, пышные бутоны красных Карточных Королев, чуть левее тянулись заросли Кай-и-Герды – клубок колючих веточек, усыпанный небольшими, упругими белыми бутонами.

Да только неизменной царицей в цветочном саду всегда оставалась сакура. Белая и розовая, в русском обиходе – Невестушка, она широко раскидывала свои усыпанные цветами ветви. В особо ветреные дни, бывало, все тропинки были сплошь укрыты покрывалом из сакуровых лепестков – а деревья все равно стояли пышными, как будто и не упало с них ни цветка.

"Я корни этих дрянных японских дур поливала настойкой капусты, замешанной на воде", писала по этому поводу внучке Видия. "Знать не знаю, как до такого дошла, а только вроде помогало. Бог знает, что капуста может им давать, а ведь способствует: цветы держатся крепче, и опавшие ветки быстро регенерируют, не дожидаясь повторного цветения. Вот так повыливаешь кухонные отходы под корень сакуры, и откроешь новый закон".

И сад жил, оживал, возвращался в ту мерную негу, в которой произрастал двадцать лет назад.



продолжение следует..

сколько глупостей и вздора написал я, нимфадора
Ночь тепла, даже для такой поздней осени. Вечный гулящий ветер, не покидающий наши горы, вьется по-над молодой травой и свищет завитками под карнизами.



Есть в этом портовом городе, располосованном автобусными линиями на аккуратные ломтики, точки соприкосновения всех субкультур. Не смотря на все свое "отсутствие подходящего толкового определения", по большей части я всегда относилась к ребятам со скейтбордами, гитарами и профессиональными фотокамерами, тогда как Ричи упорно не желал оставлять лагерь арсов.

В тот день, вернее в ту ночь, точкой соприкосновения стал недорогой уличный бар, за стойкой которого он сидел с парочкой друзей, поглощая питту с шуармой и светлое пиво. Ежик как всегда коротко подстриженных волос запрокинут вверх – под потолком висит плазменный телевизор, Апоэль снова кому-то проигрывает. Его друзья голосят, смеются, шутят.



Он увидел меня со спины, потому что обратил внимание только тогда, когда мы прошли к холодильнику с напитками, чтобы я могла взять себе виноградный сок. Я увидела в дверце отражение его лица, сигарету между пальцев, застывшую по дороге ко рту.

И усмехнулась.

Ручка у холодильника заедает, я дергаю ее, но не могу открыть. Тогда мне на помощь приходит Ротэм.

Просто мне захотелось пить, и в такое позднее время вокруг не было ни одного открытого места, где можно было бы утолить жажду, кроме того бара, в котором – я видела, сидел с друзьями он.

Просто.



Я знаю, что ты обо мне думаешь. Ты думаешь, что я все еще тебя люблю и побегу за тобой на край света. Что я с радостью вцеплюсь в перспективу таскать тебе тапочки в зубах, сносить твои насмешки и получать ежедневный паек унижений лишь ради того, чтобы просто быть рядом. Ты думаешь – Алис, она из разряда вечных вещей. Что бы ни происходило, она-то у меня всегда останется. Я остановил ее жизнь, для нее уже ничто никуда больше не движется – она застряла во мне, и даже когда смотрит на других - видит меня. Даже когда трахается с другими - кричит мое имя.



Но когда он увидел меня, улыбающуюся, счастливую, с большим пальцем за поясом джинсов... Когда он увидел как я посылаю воздушные поцелуи вратарю Макаби, а Лэйбель ржет, или как Люпо занимает место снаружи и машет рукой, или как я спокойна... Или как я подбрасываю монетку, говорю: "Орел!", прихлопываю ее ладонью и сую в карман, даже не сомневаясь, что там именно орел... Тогда он внезапно понимает. Что случилась переоценка ценностей, падение приоритетов, кризис и дефолт. Он понимает, что мне уже не важно. Что я, может, люблю другого человека, мы красивая пара которой многие любуются, о которой многие говорят. Что мое имя уже с ним не ассоциируется. Что и без него нормально.



И когда я расплачивалась, он увидел мое лицо и ему стало грустно.

Ты вспомнишь мою улыбку, как заправлял мне волосы за ухо, как мы играли в футбол, и вдруг станет тоскливо и немного горько. Кончается детство, я уже больше не играю и тебя не люблю. Тебе станет жалко. Ты протолкнешь в горло сухой и острый комок сожаления и запьешь его пивом.



Кто-то из арсов обратил на нас внимание. Ротэма издавна все любили, он имеет обыкновение ладить со всеми, поэтому поздоровался за руку с Афлало, Дуди, Надавом. Пожимая руку Гаю, почти не улыбался. Казалось, он готов вздрогнуть, сморщиться, искривить рот и брезгливо вытереть руку о джинсы. Ричи противен ему. Ричи низко пал. У Ричи случился дефолт и переоценка ценностей.

Теперь ты, дорогой мой, уже не король. У тебя остались закадычные приятели, но их можно сравнить с царской семьей, которая идет на виселицу вместе со своим государем. Придворным ты уже не нужен, народ тобой брезгует. Король проклят, забыт.



Все могло бы получиться по-другому, думаешь ты, пока я возвращаюсь к кассе, потому что хочу купить еще пакетик леденцов и – тайком, в сюрприз - шоколадку для Равид. Если бы можно было повернуть время вспять, можно было все разрулить иначе, и сейчас мир выглядел бы иным. Ты, как всегда, купался бы в золотом серпантине, и сейчас рядом с тобой сидели бы не три закадычных дружка, а целая компания лихих пажей и хмельных девиц. Может, если бы ты повел себя иначе со мной, я сидела бы у тебя на коленях и волосы мои были бы длинны. Не то, чтобы ты этого хотел. Не то, чтобы ты сожалел о чем-нибудь, не то, чтобы тебе сейчас было плохо в той ситуации, в которой ты находишься. Но в принципе – могло было быть по-другому?

Может, так люди и взрослеют, рассеянно думаешь ты, глядя на облокотившегося о стойку Сладкого. Разговаривает с Дуди. Вот так, вытягиваются, стригут волосы, начинают носить другую одежду, интересоваться другими аспектами жизни, смотреть по телевизору другие каналы. А ты сам, ты как, повзрослел?

И не ответить. Вошли Равид и Люпо - Идан обнял меня. Не нарочно чтобы позлить Ричи, нет, он так не умеет, он просто такой – и я бросаю Ричи последний взгляд. Улыбаюсь уголками рта. Если бы я на него не посмотрела, он бы еще вздумал, что я его избегаю. Какой вздор. Я выросла из этих детских сражений на основе чести, из юношеских страстей, из планов покорения мира и карт Цюриха и Мюнхена, исчерченных стратегическими линиями. Из всего выросла, даже из старых ботинок и черных футболок. Не выросла только из мести, только этот грех все еще со мной – он со мной и в могиле гнить будет.

Поэтому когда мы уходим, Ричи смотрит мне вслед, не таясь. Я хотела чему-то научить его. Я хотела научить его жизни.

Он коснулся прошлого тогда, когда не был готов, когда ослабил оборону. Это как схватиться за ручку горячего противня, только что вынутого из печи – а ты думал, он уж давно остыл. Ричи не повезло в данном конкретном случае, Ричи теперь раздавлен, он так низко пал и знает, что ничего не может с этим поделать.

Да если бы и мог... Что ни делается, все к лучшему.



Я не стану рассказывать миру, как странно чувствует себя этот парень. Пусть мир не знает. Только я буду знать, что в этот вечер он острее почувствует холод темной квартиры, сладкий чай покажется горше. А его друзья этим вечером ни с того ни с сего вдруг вспомнят, каким он был, этот проигравший офицер с перебинтованной головой, и сами немного опустят головы, кручинясь по былым временам.

У него к языку ни с того ни с сего прицепится какая-то смутно знакомая, навязчивая мелодия – вроде песенки, слова которой и не вспомнишь, а все поешь, поешь.

После того вечера Ричи долго будет мучиться головной болью, пытаясь вспомнить, что напоминает ему эта странная песня. Разыграется мигрень, но он так и не вспомнит. А может, и да. Все относительно.



Мало ли, кто кого учил жизни.

Я лучше поучу тебя жить по-настоящему, как живет простой человек.

@темы: Гай

сколько глупостей и вздора написал я, нимфадора
Насколько трудно утром решить, брать ли с собой ветровку или нет, настолько же я пропиталась Федором Михайловичем, и еще у меня обувь как у Лорди с Евровидения.

Почта в городе бастует - бастуют все, кроме частников. Даже в любимом министерстве внутренних дел не хотят меня видеть.

Даже я себя в зеркале по утрам не хочу видеть, если уж на то пошло.



Ладно, дорогие друзья, давайте лучше поговорим о ПОНИ!!!!!11one



Посмотреть на свое отражение в боковом стекле ноябрьской машины.



Только Тонкс меня понимает.

сколько глупостей и вздора написал я, нимфадора
Полигоны.



В этом месяце провели неделю на военной базе. Армейский строй, солдатская столовая, в которой я дежурила во второй день и, сглатывая ком в горле, принимала из рук устало улыбающегося Подонка поднос. У него под глазами залегли впечатляющие круги, а Туш рядом с ним смеялся:

- Ты не поверишь. Он, кажется, ест практически все!



Когда, на пятый день, мы едем стрелять, он берет в руки оружие одним из первых, я – почти самой последней.

Я не курю, но когда он надевает наушники, отдает честь дежурному офицеру и оборачивается к стойке, стреляю у проходящей мимо Дины очень непростую сигаретку. Под солнцем так горит песок подступающей со всех фронтов пустыни, что сощуренные глаза превратились в две нацеленные щелки. Подпираю спиной столб.

- Огонь! – доносится команда офицера.

Стреляет.

Навскидку, стоя, с колена, лежа. М16, совсем небольшая отдача, лишь слегка дергает назад плечо. И вьются струйки синеватого дыма.

- ОГОНЬ!

Напряжение растет с каждым новым вздохом. Я слишком далеко и не могу этого слышать, но знаю, как падают гильзы к подошвам ботинок. Как щелкает затвор – клац, КЛАЦ.

Я настолько занята своим шоу, что не сразу понимаю, что рядом со мной кто-то стоит. Когда осознаю, ко мне склоняется Шахар и произносит:

- Не смотри на него так.



Автомат по сравнению с 28-ым был тяжелее, но легче в общении. Это было легко – просаживать дыры в мишени, просто представляя вместо картонного мужика все свои проблемы.



Ужасы.



Все как надо, как в самых классических ужастиках – человек с топором и в белой маске идет медленно, не спеша, но два главных героя (красивые мужик и баба у которой, по законам жанра, подвернута нога) все равно не могут оторваться от него даже на навороченной Тойоте с полным приводом.

Мы с Равид сидим на диване напротив огромного, в полстены, плоского телевизора, вытянувшись по струнке. Спины прямы, взгляд прикован к экрану, рты синхронно приоткрыты. Ротэм подпирает плечом косяк и тихо посмеивается.

- Алис, - вдруг слышу я напряженный шепот Равид, - глянь туда.

- К-куда? – медленно оборачиваюсь я.

О Господи! Входная дверь в квартиру приоткрыта, там, за ней – чернота!

- Р-Ротэм, ты не м-мог бы, пжлста...

Притворяется имбецилом:

- А-а?

- Д-дверь...

- Что дверь?

Издевается, сволочь. Теперь мы с Равид прикованы взглядами к страшной двери.

- Я не пойду закрывать.

- И я нет.

- Просто продолжаем сидеть здесь и смотреть фильм.

- Ничего страшного.

- Просто лестничная клетка.

Посидели еще секунды три, а потом обе, не сговариваясь, вдруг вскочили с дивана и рванулись к двери, опрокидывая мебель.

Захлопнули, задвинули задвижку, закрыли на ключ, на цепочку, привалились спинами к двери и тяжело переводили дыхание...



На каком-то этапе жизненного пути пришла Кошечка.

- Хай всем!

- Что?! Кто ее позвал?

Это сказала я, причем не понижая голоса. Таль Он сразу засуетился, отвел меня в сторонку.

- Чорт, Алиса, прости, правда не подумал, вас же вместе звать нельзя, чорт! Извини, я вообще-то был уверен что она не придет, о, моя ошибка...

Она уселась на диван, забросила ножку Ротэму на колено, и весь сеанс в ужасе прятала лицо где-то у него на шее.

сколько глупостей и вздора написал я, нимфадора
На другой дэреве его мат сидит.



Кстати рабочий стол:




12:16

* * *

сколько глупостей и вздора написал я, нимфадора
Кстати, давеча-с утром, выходя из дома, имела счастья повстречать никого иного, нежели Гая Прудникова. Он провожал младшего (теперь Эдэна) в садик.

Увидел меня, и вдруг как начал чихать!

- Апчхи! Апчхи, блять, что за уродское утро.

@темы: Гай

сколько глупостей и вздора написал я, нимфадора
Но мешает уйти от тебя

наше "я".



Когда я своим минимальным количеством мозгов пойму, что мне мешает от него уйти, я, поди, тут же на месте скончаюсь от перегрева черепной коробки.

сколько глупостей и вздора написал я, нимфадора
Утверждающий, что в начале было слово, заблуждается.
В начале было тепло - ибо нет на свете ласки приятнее, нежели мягкое, ласковое солнце.
Утро осторожно рассеяло остатки сна и как мне ни хотелось досмотреть RPG, проигрывавшуюся в подсознании с воспроизведением в мозгу, пришлось проснуться, почувствовать тяжесть верблюжьего одеяла и тепло слабого солнечного света. Так ноябрь...

Комната была...

С заклеенными постерами стенами, парой гитар на стенде. Библиотека, рабочий стол с на нем открытым ноутбуком. На синем, ворсистом ковре, завернувшись в занавеску, спала Равид. Ночью, когда все укладывались спать, Андрей пытался было перенести ее на диван, но Барбара была уже в той кондиции, в которой при любых посягательствах на душевный покой происходит дюже странный эффект. После получасовых разборок она все так же посапывала на толстом мягком ковре, а Цукерман обогатился фингалом. Под боком у нее примостилась трехцветная шахаровская кошка. Где-то под утро я слышала как в комнату, роняя вещи и распространяя запах отменного коньяка, ввалился Ротэм и упал в постель, не раздеваясь.

Похваляясь за чашею хмельной, что достанут таинственный клад... И не поздней рождества!

@темы: Ротэм Лэйбель

сколько глупостей и вздора написал я, нимфадора
Усталый солдат фортуны.



Все нитки рвутся, предупреждая наивные попытки обернуть их вокруг пальца, считая буквы алфавита.

А ромашки испокон веков врут.

Что-то напророчили на наши головы. Серый брат ноябрьский ветер, порывистый и дерзкий, облетел весь свет и вернулся ко мне: что расскажешь, любезный друг?

Здесь, душа моя, цветут во влажной тени белые звездочки; по этой степи ходила Джен Эйр в сером пальто; на этом камне сидела Адель и рисовала мальчишку в венке из одуванчиков, а я шевелил его нарисованые волосы. Здесь, мой свет, спит принцесса под охраной дряхлого пса; здесь медленно сходит с ума венценосный принц; здесь в подземных пещерах лежит прекрасный янтарь; здесь в горной породе замуровано горячее сердце.

Я видел весь мир; и как Бэрри собирала в лукошко ягоды, и как старухи развешивали простыни на худых веревках, и как рыцарь бил копьем ядовитую змею а та ужалила его лошадь, и как смотрели в белое небо широко распухнутые глаза.

Я проверил - ты можешь жить дальше, тебе не будет страшно идти.

Только осторожно, малыш. Вот здесь... живут драконы.

сколько глупостей и вздора написал я, нимфадора